Для привала Анатолий выбрал помещение на первом этаже одного из домов. Дверь в комнату была заблокирована обвалившейся лестницей, а внешняя стена обрушилась. Таким образом, Толик был защищен от нападения изнутри дома и получал отличный обзор улицы.
Забравшись в комнату, Томский насобирал оставшиеся от мебели щепки, разжег костер, снял противогаз и открыл ножом банку тушенки. Говядина просто таяла во рту и будила воспоминания о тех временах, когда вкусная и питательная пища была чем-то само собой разумеющимся. Что ни говори, а жуковские лучше остальных сумели сохранить материальное подкрепление этих воспоминаний. И все – благодаря своему фараону, тому самому Рамзесу, который тогда еще созидал, а не разрушал.
Наступал день, на улице разгулялся ветер. Наблюдая за тем, как он раскачивает куцые кроны деревьев, Анатолий мысленно перечислял все города и поселки, расположенные в рублевском регионе: «Куда забросила меня судьба? Архангельское? Барвиха? Подушкино? Может, что-то подскажут эти почти истлевшие обрывки бумаг?»
Не повезло. Валяющиеся на полу обрывки оказались страницами какого-то журнала с выцветшими фотографиями пышногрудых красавиц и листками ученических тетрадей. Большей частью ничего из написанного разобрать было невозможно, но один абзац Томский все-таки прочел:
– Этим летом наша семья гостила у бабушки. В саду было очень много яблок, груш, слив. Я научилась доить корову, а мой братик Максимка подружился с огромной дворнягой по кличке Гром. Домой все вернулись хорошо отдохнувшими, в отличном настроении…
Томский бережно расправил листок, положил его на пол, придавил обломком кирпича и с грустью подумал: «Если квартира хочет помнить своих жильцов, ей нельзя в этом отказать. Где сейчас девочка или мальчик, написавшие эти строки? Где Максимка и его друг Гром? Где остальные обитатели этой квартиры? Погибли в первый день Катаклизма или умерли от лучевой болезни чуть позже? А может, сумели спастись, и теперь повзрослевший Максимка стал смелым сталкером, который шагает по туннелям московского метро, сжимая в руках автомат, добывая пропитание родственникам?»
С этими мыслями Томский покинул свое убежище и остановился посреди улицы, раздумывая, в какую сторону ему идти. Ветер усилился. Вдруг раздался вой – натужный, то поднимающийся до пронзительно высоких нот, то скатывающийся в басы. Определить, откуда он доносился, было невозможно. Казалось, этот вой заполнил каждый уголок города, а зверюга, его издававший, мог выскочить из-за любого дома.
