Враньё, враньё!.. — передразнил Андронникова Тимофей. — А ты вот попробуй так хорошо, от души соврать.
— Ну, раз от души, тогда ладно, — примирительно сказал Андронников.
Благинину надоело слушать болтовню охотников, он скинул с себя одеяло и начал одеваться.
— Ты куда это собираешься, Иван, не на Лопушное ли? — полюбопытствовал Тимофей Шнурков.
— А что ж, и на Лопушное. Запрет разве поставлен?
Тимофей сначала нс поверил, что Благинин собирается на промысел, но когда тот начал натягивать высокие болотные сапоги и брезентовую куртку с капюшоном, возмутился:
— Да ты что, ошалел, Иван, что ли? В такую погоду добрый охотник собаку не выгонит на улицу, а ты…
— А что ж по-твоему — пропадать ондатре? Коршун, он всегда на готовенькое пожалует.
В разговор вмешались другие охотники, стараясь убедить Благинина не выезжать на озеро.
— Волны-то сейчас какие. Лодку на Лопушном, что щепку на море, кидать будет, — заметил Ермолаич.
— Ой, Иван Петрович. Салимка тебе не даёт совет ехать. Перевернёт лодку — не выберешься.
— Не езди, Иван, подожди. Говорят, ночной ветер только до обеда. Может утихнет, — обнадёжил Благинина Тимофей Шнурков.
Благинин понимал беспокойство о нём товарищей, да и сам хорошо знал по опыту, что нельзя выезжать на озеро, но мысль о том, что пропадут шкурки ценных зверьков, капканы, а главное не будет выполнено обязательство, заставляла его колебаться.
Иван сидел у стола, подперев голову руками, и задумчиво смотрел в окно, за которым раскачивалась одинокая сгорбившаяся берёзка, стуча обломанными сучьями в стекло.
«И ей одной трудно, бьётся ветками в окно, будто помощи просит», — подумал Благинин и, встав с табурета, начал молча стягивать с себя брезентовую куртку.
— Давно бы так. А то разлетелась сова и сама не знает куда! — скороговоркой выпалил Тимофей и, довольный, подмигнул Салиму. Тот похлопал Благинина по плечу и успокаивающе сказал:
— Не унывай, мой дружка, всё целым будет. Наше нам достанется.
После завтрака каждый занялся своим делом. Охотники заряжали патроны, в другой половине избы рыбаки чинили сети, дед Нестер теребил на похлёбку уток, Ермолаич, примостившись у окна, читал вслух «Тихий Дон». Тимофей Шнурков и Борис Клушин, подсев поближе к тёплой печурке, расставили на шахматной доске фигуры. То и дело раздавались их бойкие восклицания: «Шах королю!», «Гардэ!», «Ишь, попёрся со своим конём!», «А мы вот твою пешечку рубанём». Вокруг столпились «болельщики», подсказывая то одному, то другому играющему. Благинин же ко всему был безразличен Он часто выходил из избушки, всё посматривал — не утихает ли ветер, брёл даже на пристань и долго наблюдал, как пенистые волны, словно живые существа, с шумом выбрасываются на берег. Возвращался в избушку ещё более хмурый. Дед Нестер участливо спросил:
