Но я медлил и не оборачивался, хотя из этого положения, в которое попал, выход был только такой.
Но как трусящий парашютист-новичок оттягивает перед прыжком каждую тысячную долечку секунды, чтобы отодвинуть подальше этот решительный шаг, пока отчаяние не возобладает над недвижимостью и не подтолкнёт его, так и я страдал оцепенением.
Мне уже казалось, что стою я не в доме, не в тёмной комнате, а в огромном пространстве, единственно чем заполненным, так это тёмной пустотой, посреди которой парит одинокий стол, покрытый скатертью, красной с чёрным узорчатым рисунком. На нём панихидно горит тусклый печальный огонёк. И я стою, умерший в этой вечности….
Сколько продолжалась эта жуть, я не в силах был определить. Но кончилась она так же внезапно, как и началась.
Кто-то тронул меня сзади за руку, и я, глубоко и испуганно вздохнув, мгновенно отпрыгнул в сторону, развернувшись молниеносно кругом, словно сжатая пружина, оттянувшись назад и присев на правой ноге и поставив над головой расслабленные руки. Я сам не мог понять, как это так у меня неожиданно и славно получилось. Сквозь тьму страха в моей голове пронеслась яркая искорка самолюбования и ободрила меня своим светом.
Вглядевшись в темноту, я увидел стоящего безмятежно моего вечернего знакомого.
В одной руке он держал пузатый никелированный чайник с аккуратным, красиво изогнутым носиком, в другой умудрялся удерживать две фаянсовые чашечки и чайничек из того же сервиза для заварки чая.
От всего этого шёл пар, причудливо клубящийся в призрачном, неясном свете керосинки и уплывающий в темноту.
Старичок слабо улыбнулся тонкими бледными губами, глядя прямо на меня. Ещё немного постояв, он предложил:
– Ну, что-с, молодой человек, вашему молодому организму требуется подкрепление!.. Прошу к столу!.. Не извольте обижаться на скромность трапезы!.. Покорнейше прошу к столу!..
С этими словами он аккуратно поставил на стол оба чайника и чашечки, извлёк откуда-то из темноты два стула с высокими спинками, оббитыми старым, потёршимся, но добротным материалом, кажется, атласом, потом с тяжёлым сопением придвинул их к столу, расставил друг против друга и жестом пригласил меня садиться.
Я подчинился.
Мы сели за стол.
Старик налил по полчашечки кипятку и вопросительно уставился на меня:
– Ну-с, что изволите пить?.. Чай?.. Кофе?..
Меня удивила его манера разговора.
Я ошарашено посмотрел на него и ответил:
– Кофе, если можно….
– Отчего же нельзя, – вежливо откликнулся старичок, и его сухая рука полезла, зашарила где-то у себя за пазухой пиджака.
