– Где я? – последнее четкое воспоминание, я ложусь в пентаграмму, вместо Ситы. За ним – череда полуосознаваемых образов: свет, лечу, какие-то помещения с наклонными стенами и кристаллами на потолке, Сита.
– Сита!
– Лежи, я здесь, – теплые, мягкие руки гладят меня по голове, ероша ежик волос. Приятно, хорошо.
– Я умер? – вопрос далек от логичности, но не дает покоя.
– Нет, ты жив, ты с нами.
– Вы в Нижнем, Тадао, и вы не представляете, где были, – прорывается голос Кельвина. Монах тоже здесь, все в сборе – хорошо.
– Теперь все будет хорошо, – в такт моим мыслям звучит голос Ситы.
И я верю ей, потому что мне, действительно, хорошо, оттого, что жив, оттого, что она рядом. Но один вопрос не дает покоя.
– Кельвин!
– Да.
– Я… пожертвовал собой, ради другого, я совершил хорошее дело, теперь я прощен, да?
– Только Бог может простить тебя, Бог и ты сам.
– Но, если я не вашей религии, не прошел этот, как его – обряд крещения, бог не слышит меня?
Молчание.
– Кельвин!
– Не знаю.
– Тогда я хочу, чтобы ты крестил меня, Кельвин, чтобы он услышал!
Мой голос дрожит, и эта дрожь передается монаху, или мне так кажется.
– Это… это ответственный шаг.
– Но я хочу этого, хочу заслужить прощения, не ради кармы и будущих перерождений, а в искупление совершенного. Твой бог, он должен понять.
– Хорошо, ты можешь подняться?
– Не знаю, – я пробую, и Сита помогает, какая же она сильная, откуда столько силы в столь хрупком теле.
– Ты жива, – с радостью смотрю на нее.
– Да, благодаря тебе.
– Но… если жив я, значит, опасность тебе не угрожала… – болит голова, словно опять обращаюсь к знаниям в ней.
– Не важно.
Вместе мы поднимаемся.
Теперь вижу – мы, действительно, в Нижнем. Серый туман, колонна невдалеке, жиденький водопад из стоков. Поодаль стоит Кельвин, мешок он отложил, задумчиво глядит на Океан.
– Конечно, здешняя жижа не совсем вода. Но не креститься же той гадостью, что стекает с Верхнего.
Он входит в Океан и делает мне жест, приглашая следом.
Поддерживаемый Ситой, я иду.
Монах замер невдалеке от берега. Вода в Океане совсем не холодная, и не такая густая, как может показаться на первый взгляд. Кельвин опускает руку мне на голову и начинает чтение молитв. Слов не разобрать, и рука у него сухая, тяжелая, совсем не как у Ситы.
– Крещение – это только начало, или, если хочешь, верхний пласт, видимая часть. Ты должен жить, соблюдая заповеди, принимая наши ценности.
– Я знаю.
Монах продолжает молитву.
Сухая рука давит на темя, принуждая погрузиться в воду. Я покорно набираю воздух и ныряю. Трижды.
