- Понимаю. Но может все же когда-нибудь...
Он осекся. Посмотрел ей в глаза - полные отчаяния и тоски.
- Нет, - она слегка покачала головой, - до свидания, Гош, увидимся.
В холле она прошмыгнула мимо услужливого администратора. Лишь бы только он не задавал вопросов.
Какая же она все-таки идиотка. Не зря ругалась Антонина Семеновна. Пришла навестить парня, поддержать, а вместо этого сказала, что порывает с ним. Обидела, наверно. Дурацкое, саднящее чувство вины. А с другой стороны, почему она должна оправдываться? Она просто сказала о своих чувствах. Это честно и правильно. Гоша поймет, наверное...
Ладно, нужно нанести еще один визит и домой - зарыться в свой угол, затискать кота.
Наверное, в палату 324 тоже идти не стоило. Марина догадывалась, что Антонина Семеновна отправила ее к тому самому полицейскому. И это, конечно, правильно. Просто необходимо его поблагодарить. Элементарная вежливость. Он пытался им жизнь спасти. И ей, и Гоше. Но состояние у нее было такое, что она сильно сомневалась, что вместо "спасибо" и "как вы себя чувствуете", не скажет очередную глупость.
До отделения травматологии пришлось спускаться на третий. Две молоденькие медсестрички проводили ее глазами, не переставая болтать друг с другом. Но тут же умолкли, как только увидели, что она застыла в нерешительности перед палатой 324. Они пошептались и, похоже, собирались к Марине подойти. Это заставило ее стряхнуть оцепенение и постучатся. Никто не ответил. Тогда она, не дожидаясь расспросов медперсонала, толкнула дверь и осторожно вошла.
В палате было тихо и сумрачно. Дождь на улице не прекращался, небо было и так затянуто тучами, но здесь еще и закрыли жалюзи на окнах. Просто человек спал. Понятно, она как всегда не вовремя.
Сначала она увидела темно-коричневую куртку с заклепками, висящую на спинке стула. Зачем она здесь? Есть же больничная раздевалка. А прикроватная тумбочка просто ломилась от пакетов. Что там? Яблоки, апельсины. Ого, даже ананас!
Нехорошо подкрадываться и смотреть, но тут ей стало просто любопытно. Ей так хотелось разглядеть его лицо еще там, под маской, в темном переулке.
Ничем не прикрытая рука покоилась поверх одеяла. По ней змеилась вычурная вязь татуировки - от запястья до самого плеча. Марине стало плохо. Эту татуировку она не перепутала бы ни с какой другой. Она знала ее - каждый листик, каждый завиток, каждую закорючку. Ее бросило в холод, потому что она увидела ершик коротких, чуть обесцвеченных на концах волос. Затем ее бросило в жар, потому что спящий перед ней мужчина оказался не кем иным как... Федькой.
