Не в первый раз приходят эти мысли к ярлу. Год от года род нищает. Людей в нём прибавляется, зубы бондов и домочадцев работают не хуже волчьих, все хотят есть, но земля маленькой долины — не шкура овцы, её не растянешь. Чуть ли не каждый день ему приходится разбирать ссоры бондов: скот одной семьи при попустительстве её хозяина оказывается на пастбище другой. Торир наказывает провинившихся, мирит поссорившихся, велит чаще отправляться к реке и в море за рыбой. Но с каждой новой ссорой всё яснее понимает: роду тесно в долине. А он не может перебраться в соседнюю — прекрасная, но проклятая земля, в ней много гор, но мало долин. Они давно принадлежат другим родам. Люди Торира уже сталкивались с людьми Херда. Теперь Херда нет, но тинг никогда не позволит Ториру завладеть его долиной. И Гуннар — тоже.
Даже если он силой захватит долину, конунг натравит на него людей всех других долин и будет кричать о нарушении закона и обычаев и, конечно, добьётся своего: из долины Херда придётся уйти. Или сражаться с дружиной конунга. У него не дрогнет сердце выйти на поединок с самим Гуннаром, но с его дружиной... Если бы Торир мог дать меч и копьё каждому домочадцу, и тогда у него не набралось бы десятой части дружины конунга. Говорят, теперь Гуннар без своих воинов не выходит даже из дома.
Нет, захватывать долину Херда было бы ошибкой. К тому же ещё неизвестно, что скажет тинг о его поединке с соседним ярлом.
Эгмунд — старейшина самого малочисленного рода людей долины Тронсхеймс-фиорда — умирал от пережитого унижения. Так считал его сын Торгрим и не скрывал своих мыслей от сородичей. Молва об оскорблении Эгмунда конунгом Гуннаром разлеталась по долине. Бурлил не только род Эгмунда. Конунг осуждался многими людьми долины Тронсхеймс-фиорда. Седины Эгмунда, его слава справедливого и мудрого старейшины уже много лет приносили ему уважение людей, даже незнакомых со стариком. Землянка Эгмунда на тинге, у скалы законов, каждый раз, когда он приезжал туда, полнилась народом. Многие просили его посредничества в спорах...
Он и сам уже забыл, сколько лет приезжал на тинг. Люди привыкли из года в год видеть его высохшую и согбенную фигуру в голубом плаще там, где решалось самое важное. Тинг и законоговоритель Эгмунд стали неразделимы.
Теперь же Эгмунд лежал в своей спальной нише большого дома и ни с кем не хотел говорить. Его тело уменьшалось, становилось бесплотным и невесомым. Лицо заострилось, даже борода не могла скрыть провала рта. На предложение пригласить знахаря он отрицательно качал головой. Отказывался от пищи, изредка показывал глазами на сосуд с водой. И молчал.
