– Фирменное Пашино блюдо, – сказала об утке мама с едва заметной гордостью, и сын весело подмигнул гостье, мол, я не то еще могу.
Ели спокойно, размеренно. Ленка старалась не стучать ножом и вилкой по белоснежному фарфору, зато не могла не смеяться каждый раз от звона хрустальных бокалов после каждого тоста. Такой звон она слышала только в детстве в гостях у теток. Мамин хрусталь стоял в серванте, и трогать его было запрещено даже в большие праздники.
Павел представил Ленку как журналистку, которая пишет юбилейную книгу к 10-летию их адвокатской коллегии (Ленка сама придумала для Паши эту легенду, понимая, что разница в специальностях и возрасте дает мало возможностей для правдоподобных объяснений). Ленка призналась, что мало что понимает в юриспруденции, чтобы избежать «специальных» вопросов со стороны мамы-юриста, и что закончила филологический факультет. И речь пошла, вернее, плавно потекла, о литературе. Причем, что поразило Ленку, о литературе современной.
– Все мои подруги без конца читают Дарью Донцову, – сказала Елизавета Романовна, – И тут недавно нечего было читать, и я решилась на Донцову. Купила книжку в мягкой обложке в киоске около дома. Прочитала часа за три. Читать невыносимо, а оторваться невозможно, – и засмеялась.
Ленка иронических детективов не читала, поэтому, следуя журналистским рефлексам и не имея возможности поддержать диалог, перешла в наступление. Для начала задала самый что ни на есть шаблонный вопрос, который всегда, на любом интервью, выручал:
– А сейчас что читаете?
Ответ ее поразил. Елизавета Романовна как раз читала номинантов на премию «Большая книга» и была покорена «Обителью» Захара Прилепина. Поговорили о Прилепине, о его «Пацанских рассказах» и о публицистике, тональность которой Елизавета Романовна не всегда разделяла.
– «Обитель», я думаю, займет свое место в русской литературе, – рассуждала хозяйка дома, пригубив из красивого бокала красное вино. – Прилепин вообще мне близок, хотя совсем другое поколение, другие люди. Матерятся у него все, правда. Вот это мне не нравится. Нельзя в хорошей литературе матом писать. Этим она должна от жизни отличаться, даже если она про жизнь.
Ленка успевала только поддакивать, судорожно вспоминая недочитанную «Черную обезьяну» Прилепина, сквозь лексику и стилистику которой она, филолог и журналист, не смогла продраться. Мама же Павлика орудовала филологическими терминами свободно и легко. Потом как-то незаметно перешли к Акунину, тут Ленке стало полегче, про Эраста Фандорина она могла говорить часами.
