— И все вы преувеличиваете! Просто не хотите немного побороться за себя. Зачем вы взялись быть сторожем? Это же глупо. Это какая-то достоевщина. Недаром вы Мышкин. Давайте вместе подумаем, куда обратиться. Я кое с кем из читателей посоветуюсь. А то, что вы без ног, так это известно только вам да тем, кому вы упорно рассказываете об этом. А те, кто вас видит, думают — просто ноги не очень здоровые, потому и опираетесь на трость. Может, осложнение после болезни и пройдет скоро. Ну, а уж если вы коснулись личной жизни, поверьте, настоящую любовь не удержат, не испугают ваши ноги. Любят человека, а не его внешность...
— А вы могли бы полюбить безногого? — перебил ее Мышкин.
— Конечно, если бы его человеческие качества пришлись мне по душе. («О, боже мой, куда его занесло!» — подумала Долли.)
— Ну вы, Дарья Федоровна, человек особенный. Таких девушек, как вы, больше нет.
— Есть, Валя, только не замыкайтесь в себе, приглядитесь.
— Подождите, Дарья Федоровна, еще один важный для меня вопрос. Последний. И я уйду.
— Я слушаю.
— А меня вы могли бы полюбить?
Долли долго молчала. Она понимала, что от ее ответа зависит многое в состоянии, может быть, даже в жизни Мышкина. Но, очевидно, надо было все же говорить правду.
— Я могла бы, Валя, полюбить вас, если бы не любила другого.
— Спасибо, — сказал он. Встал и тяжело шагнул к дверям. Не оборачиваясь, добавил: — Вашу новеллу о поэте Козлове я передал библиотекарю вместе с книгами. Козлову все же было чем жить. Он был поэтом.
Мышкин не попрощался и ушел.
Долли сидела, все так же не двигаясь. Ей было очень жаль Мышкина. В душе ее поднималась то ли тревога, то ли предчувствие беды с оттенком досады на то, что она оказалась связанной с его судьбой. Но что же могла сделать она? Что сказать? Надо, наверное, избегать встреч. Переживет. Забудется. И может быть, в самом деле, встретится та, которая полюбит в нем человека. А человек он, кажется, не плохой, усложненный, правда, своим несчастьем. Но, наверное, иначе и не может быть.
Долли встала, застегнула пальто, надела шапочку, натянула перчатки, взяла сумочку и вышла из комнаты. Миновав небольшой коридор, вестибюль с вешалкой, она вышла на улицу. Шум Москвы обнял ее крепким жарким объятьем, и все грустные мысли отошли. Она почувствовала силу, энергию, потребность счастья. И о Мышкине забыла.
