— Фикельмон? Я никогда не видела его изображения.
И Долли внимательно стала разглядывать фотографию.
На нее смотрел серьезно и доброжелательно пожилой человек. Лицо умное, интеллектуальное, спокойное. В молодости, наверное, было красивым.
— Мамочка, в самом деле, от радости сплясать можно.
И Долли, подняв над головой руки, застучала по полу высокими каблучками туфель и запела:
На заборе птичка сидела
И такую песенку пела:
Несмотря на рваные ботинки,
Я станцую танец кабардинки.
Она остановилась, опустила руки и снова стала разглядывать фотографию.
— Кажется, я еще начну собирать фотографии людей пушкинского окружения. Во всяком случае, его друзей. В самом деле, почему я до этого не додумалась! Давно надо было!
А Ирина Евгеньевна, улыбаясь, смотрела на дочь и думала, почему она выросла не такой, как другие Радость ее не в нарядах, как подобает девушке, не в веселых сборищах молодежи, а в книгах и вот в таких находках из прошлых веков. Грустная радость мелькнула в сердце матери, когда появился Григорий, — думала, хоть теперь ее дочь станет похожей на других девушек. Думала: Григорий —- ее судьба. Но он уехал. Пишут друг другу, словно в этом и заключается счастье любви.
— Мамочка, где же ты откопала Фикельмона?
— Принесла десятиклассница, читательница вашей библиотеки. Видимо, ты ее уже просветила книжками о девятнадцатом веке. По глазам я видела, как ей жалко было расставаться с этим портретом.
— Это Валентина Махова, наверное. Интересно, где ей удалось достать Фикельмона? Спрошу ее.
Долли положила портрет на свой письменный стол.
После ужина, вложив копирку между двух листов бумаги (теперь один экземпляр она посылала Григорию), села писать.
Малиновый кабинет Долли изящный и в то же время деловой. В шкафу книги и журналы, только те, которые вызывают особый интерес у хозяйки, и поэтому их не так много. Здесь Цицерон, Вергилий, Данте, Петрарка, Гете, Шиллер, Байрон. Из русских — произведения Пушкина, Вяземского, Жуковского, Тургенева, Козлова.
В углу, на невысоком столике, буйно цветут модные в то время камелии. Они нужны для настроения, для элегантности кабинета. А так — здесь нет ничего лишнего.
В этот вечер хозяйке нездоровилось, болела голова, боли начались после переезда из Италии в Петербург. Врачи объясняли переменой климата. Только что ушли постоянные посетители салона: Пушкин, Вяземский, Тургенев. Был жаркий спор о «Философических письмах» Чаадаева...
Фикельмон обнял за плечи жену и, заботливо поглядывая на нее, повел в спальню.
