10 мая 1942 года.
Фольварк Бурки
Товарищам: генералу Сикорскому и президенту Рачкевичу.
К Малугам я теперь хожу каждое воскресенье, хотя мне очень не нравится его роль капиталистического агента. Но девки очень красивые и хотелось бы какую-то из них пригреть. Когда я был у них последний раз, младший сын Малуги, Анджей, сказал мне:
— Жаль мне тебя очень.
— Почему? — спросил я.
— Что ты такой глупый… Задурили тебя ваши политруки и ничего ты о мире не знаешь. Даже о том, что у вас происходит, тоже понятия не имеешь.
Очень неприятно было слышать такое. Но не мог же я ему сказать, что я офицер, и что это как раз они тёмная масса, а не мы. А он продолжал:
— И вообще твоё положение скверное. Ведь если Гитлер победит, тебе придётся навсегда жить под вымышленным именем и всего бояться. А если Россия победит, то тоже не сможешь ни домой вернуться, ни сказать кто ты.
— Как это, не могу?
— Понятное дело, что не можешь — тебе сразу или в затылок пулю пустят, или пожизненно в лагерь сошлют за то, что отстал от армии. Ведь ты дезертир, или вообще можешь сойти за изменника. Знаю я ваши порядки.
— Но ведь меня оставили и сами сбежали. Что мне было делать? Одному немцев остановить?
— Про то тебя и спрашивать не будут. Я хорошо знаю, что у вас тот солдат, который даже воевал и раненый попал в плен, всё равно будет считаться предателем. А что говорить про таких как ты!
Подумал я про себя — и правду он говорит. Плохи мои дела. Тогда я спрашиваю его:
— И что же мне теперь делать?
— Не знаю, — сказал он. — Если сюда снова придут ваши, пули тебе не миновать. Или пуля, или смерть от голода и истощения в лагере. Одно только может тебя спасти, если тут, после победы над Гитлером, снова будет свободная Польша. Вот тогда уцелеешь.
— Но тогда ваши капиталисты меня убьют!
— Какие такие капиталисты, — сказал Анджей. — И с чего им тебя убивать! Наговорили тебе всякой дури, а ты веришь вашим брехунам. У нас жили в безопасности и свободно даже те, кто сюда ещё перед войной из России сбежали. И никто не причинил им вреда.
— Но ведь я русский.
А он говорит:
— У нас иностранцев всегда много было и каждый мог жить и работать, если не выступал против наших законов.
Этот Анджей испортил мне настроение. Понятное дело — моё положение действительно скверное. Меня уже не интересовали ни песни, ни угощение, ни девки. Я даже вернулся раньше. И спросил у пани Юзефы:
