— Я решил, что ты уже спишь, — сказал он недовольным тоном. — Ночью может быть прохладнее, так что лучше возьми это и… в этих купе не всем достаются тёплые вещи…
Будто кролик перед готовящейся к нападению змеёй я стояла перед ним, смущаясь и краснея. Я всё ждала, когда он отдаст мне плед, даже руку протянула, но с ним определённо произошло что-то странное, потому что Готье не шевелился и попросту разглядывал меня. Осмелев, я проследила за его взглядом и поняла, что он смотрит гораздо ниже моей шеи… А я и забыла, что батист достаточно прозрачен, так что мою грудь не трудно было рассмотреть, особенно при плохом освещении.
Бросившись на защиту своей невинности, я выхватила из его рук этот чёртов плед и прижала к своей груди, тут же ощутив себя в десять раз защищённей. Волнение и страх уступили место нетерпению, потому что супруг всё глазел на меня, и, признаться честно, никто и никогда ещё так не пялился на меня.
— Спасибо, сэр, — буркнула я раздражённо, ожидая, что он вот-вот уйдёт.
— Утром я зайду, чтобы разбудить тебя. Мы выйдем в… хм… Что ж, увидимся утром. Доброй ночи.
Он кивнул и, к моему глубочайшему облегчению, поспешил покинуть купе. Я даже догадалась повернуть задвижку на двери. Только позже я поняла, что Готье едва ли не заикался на последних словах. Возможно, он не ожидал увидеть меня такой… Возможно, он представил на моём месте Коллет…
То были неприятные мысли, и я решила просто попытаться заснуть.
Через четыре часа отвратительного сна, когда я то и дело ворочалась, поправляя подол ночной сорочки, кто-то настойчиво и громко постучал в моё купе, а затем просто ушёл. В окне, отодвинув штору, я увидела безлюдную станцию города Хардингстон, утопающую в оранжевом свете восхода.
Примечание к части
[1] «Король Лир», акт второй, сцена четвёртая.
За все девятнадцать лет, прожитые в Глиннете бок о бок с бесконечными лугами и историями о лесных созданиях, подстерегающих путников на узких тропах, я не испытывала ничего подобного, как в тот единственный день в совершенно чужом городе.
Это были живые, чистые улочки с рынками и разнообразными прилавками; это были звонкие голоса местных жителей, которые всегда искренне улыбались друг другу; это были свежие цветы невиданной красоты на каждом шагу — и весь город походил на распустившийся поутру цветок.
Не стоит даже упоминать о том, что гостиница, в которой мы остановились в ожидании следующего поезда, была приятным местом для отдыха. Уютные комнаты со старой мебелью и запахом чистоты, корзинки с цветами на белоснежных подоконниках и даже роскошные ванные и уборные — всё воспринималось мною, как очередное маленькое чудо. Время от времени я даже успевала забыть, что была несчастна. Я не должна была так воодушевляться, но ничего не могла с собою поделать.
