– Тётка Марфа померла?! – ахнула Настя.
– Да, в одночасье. Почитай, года два назад… Поначалу больно о тебе жалела, меня никак принимать не хотела. Потом смирилась, полюбила даже, тоже дочкой звала.
– Что-то Егора долго нет, темно уж совсем, – глянула Настя в окно.
– Так я его только ночами и вижу. У него хлопот невпроворот, председатель колхоза, я чай.
– Егор? Председатель колхоза?! – ахнула Настя. – Вот это новость! Ай да Егор! Ну, не удивительно, с такой-то хваткой женой. Любого в председатели выведет.
Акулина рассмеялась, махнула рукой: – Скажешь тоже, я при чём?
Егор вернулся совсем поздно, положил на стол перед Настей листок:
– Вот адресок. Видал сегодня Серёгу, ждёт тебя утречком в гости. Я отвезу.
Ночевала Настя в комнате, построенной на месте глинобитного пристроя, в котором прошёл их с Егором «медовый месяц». И хотя постель была мягкой, ей не спалось. Она прислушивалась к ночным шорохам и скрипам, похрапыванию, доносящемуся из соседней комнаты, и думала о детях. Откуда-то взялась тревога, как они там без неё, здоровы ли. Настя уговаривала себя, что прошло только двое суток, как она уехала, что дети под надёжным присмотром, но беспокойство росло. Решив, что завтра, повидавшись с братом, она сразу поедет в Вятку, к старшему брату, Пане, а оттуда на поезде вернётся в Кизнер, а значит, через два дня увидит своих родненьких, она успокоилась и уснула.
Едва рассвело, Егор с Настей поехали в райцентр. Акулина всплакнула, провожая подругу, перекрестила её украдкой на крыльце, однако в глазах читались не только печаль, но и облегчение, что бывшая любовь мужа уезжает навсегда.
Утро выдалось ясным, с лёгким морозцем. Лошадка шустро бежала по искристому снегу. Весело поскрипывал снег под полозьями. Вместе с ночным сумраком растаяла тревога, Настя радовалась предстоящей встрече с любимым братишкой.
– Эх, Настёна, Настёна! Не жалеешь, что сбежала от меня? Жила бы, как у Христа за пазухой, не пришлось бы столько горя мыкать, – оглянулся Егор.
Настя и сама думала об этом бессонной ночью. Смирись она, не сбеги одиннадцать лет назад от нелюбимого мужа, и не было бы в её жизни ни нищеты, ни вонючего барака, в котором нет покоя ни днём, ни ночью, ни тифозной палаты, ни маленького одинокого холмика с кое-как сколоченным крестиком на пустыре за бараком. Но не было бы и горячих, страстных ночей, ласковых рук любимого, задушевных вечерних посиделок под рябиной, счастливых, наполненных заботой о своей семье дней. Вспомнилось, как Геша вместе с ней радовался первым зубкам, первым шажкам, первым словам их деток, сколько нежности и любви дарил ей. Ответ пришёл сам собой.
