– Всё в порядке, мама, за нас не беспокойся. Чайник ещё горячий, тебе заварить свекольный чай? У нас немножко осталось.
– А я ещё жмыха принесла, сегодня давали в счёт зарплаты. Сейчас разложу, чтобы подсушить.
Настя развернула на подоконнике принесённый свёрток, поставила перед Ниной блюдце с пригоршней свекольных отжимков:
– Учись, дочка, учись.
Кивнула в сторону своей комнаты:
– Как там? Отчим дома?
Улыбка погасла на лице Нины, взгляд стал колючим.
– Дома… всё так же.
Настя тяжело вздохнула, прихватив стакан со свёкольным «чаем», пошла в свою комнату.
Муж сидел за столом, пьяно тыкая вилкой в кусок селёдки на тарелке. Перед ним стояла полупустая бутылка самогонки и наполненный стакан.
– А-а… Настёна пришла…, садись, компанию составишь…, а то пью один, как алкаш какой-то. А я ведь не алкаш…, не-е-ет! Интеллигентный человек! – он поднял ввёрх указательный палец и икнул.
Пододвинул к Насте стакан с самогонкой:
– Давай, жёнушка, культурно посидим, поговорим…, вот ты Бернса читала?
«Мы хлеб едим и воду пьем,
Мы укрываемся тряпьем
И все такое прочее,
А между тем дурак и плут
Одеты в шелк и вина пьют
И все такое прочее».
Настя отодвинула стакан.
– Не пил бы ты столько, Ванечка. Как утром на работу пойдёшь? Давай спать ложиться.
– Спать? С тобой? – он пьяно ухмыльнулся, – не хочу. Не понимаешь ты меня… И никто не понимает! Мне уже сорок лет, а что хорошего видел я в этой жизни?! В юности думал, вот выучусь, инженером стану, люди уважать будут, и всё у меня будет: дом, красивая и ласковая жёнушка, детки, на море дачу снимать буду. А что имею? В бухгалтерии счётами щёлкаю, чужие деньги считаю, а своих нет. Жена, как мышь серая, ласки не дождёшься. Детей нет и не будет, твои вместо благодарности, волчатами смотрят. Моря ни разу не видел. Думал – у богачей всё отберём, социализм построим и заживём красиво, а где она, красота? Ты оглянись – голод, холод, нужда, грязь!
– Так война же! Вот победим фашистов, и будет у нас жизнь другая, будут красивые вещи, пирожные—мороженные, театры, рестораны, всё будет.
– Война, говоришь? Что ты знаешь о войне?! Что ты можешь знать об этом кошмаре?! Ты не видела, как снаряд разрывает человека. Вот он только что рядом бежал, раз – и от него только кровавые лохмотья. А на его месте мог быть я… Тебя не гнали, как зайца, по лесу, не наливали в грязную миску вонючую бурду, которую и собака есть не станет. Как ты можешь меня понять?!
Иван плакал, по детски размазывая слёзы по щекам. Настя прижала его голову к своей груди, погладила растрепанные волосы, нашёптывая успокаивающие слова, а сама думала: неужели этот большой плачущий ребёнок, капризно требующий красивую куклу и вкусную конфетку, и есть тот умный, уверенный, утончённо-загадочный мужчина, смущавший её всего-то лет пять назад.
