Когда я вошел в дом, Оукшотт, дворецкий, сообщил мне, что Флоренс у себя в комнате – надзирает за тем, как горничная складывает вещи. Оказывается, вечером должен был состояться бал в одной усадьбе милях в двадцати по соседству и Флоренс в компании еще кое с кем из гостей отправляется туда с несколькими ночевками. Оукшотту она велела, по его словам, уведомить ее, как только я вернусь. По этому случаю я пока что забрался в курительную комнату и стал ждать. Вскоре она является. С одного взгляда мне стало ясно, что она вся в волнении, даже, может быть, в сердцах. Глаза на лбу, и вообще весь вид выражает крайнее раздражение.
– Дорогая, – говорю и готов уже, как заведено, заключить ее в объятия.
Но она увернулась с ловкостью боксера легкого веса.
– Оставьте.
– Что случилось?
– Все случилось! Берти, помните, вы перед отъездом просили, чтобы я постаралась завоевать расположение вашего дяди?
– Да.
Это я в том смысле, что, поскольку я в общем и целом пока еще нахожусь от него в некоторой материальной зависимости, не может быть и речи о том, чтобы жениться без его согласия. И хотя ожидать от дяди Уиллоуби возражений против Флоренс у меня не было причин: они с ее отцом еще в Оксфорде вместе учились, – однако в таком деле все-таки лучше не рисковать. Вот я и сказал, чтобы она постаралась обаять старика.
– Вы сказали, что он особенно обрадуется, если попросить, чтобы он почитал мне кусок из своей родословной.
– А он что, не обрадовался?
– Пришел в восторг. Он как раз вчера после обеда дописал последнюю фразу и весь вечер читал вслух, с начала и чуть не до самого конца. Возмутительное сочинение. Скандальное. Ужас какой-то!
– Но, черт подери, наше семейство не такое уж и плохое, мне кажется.
– Это вовсе не родословная. А всего лишь мемуары. И называются «Воспоминания долгой жизни».
Тут я начал понимать, в чем дело. Дядя Уиллоуби, как я уже говорил, вел в молодости жизнь довольно разгульную, так что, предавшись воспоминаниям, он вполне мог выволочь на свет Божий немало разных пикантных подробностей.
– Если хоть половина из того, что там написано, – правда, -продолжала Флоренс, – значит, юность вашего дяди была… ну просто нет слов. Вчера он только раскрыл рукопись и сразу же попал на скандальную историю про то, как в тысяча восемьсот восемьдесят седьмом году его и моего папочку вышвырнули из мюзик-холла!
– За что?
– Я решительно отказываюсь вам объяснить. И вправду, должно быть, что-то из рук вон. В 1887 году так просто из мюзик-холлов не вышвыривали.
