Предательство | страница 22

Пока она говорила, я вошла в смежную ванную. Все мои принадлежности из чемодана были аккуратно расставлены на столешнице. Когда я посмотрела в зеркало, преследуемая призраками прошлого девочка, которая поднималась по лестнице, исчезла. На ее месте была Алекс Коллинз.

Я плеснула в лицо водой и распустила волосы. Они не были рыжими, как когда мне было десять лет, но они были длинными и растекались по моим плечам волнами, которые, в свою очередь, разливались по спине. После нескольких взмахов расчески, я сказала: — Хорошо, я готова начать этот… «Цирк-шапито».

Улыбка Джейн заняла все ее лицо. Это была фраза, которую она использовала большую часть моей юности. Она напомнила мне, что образ жизни Монтегю был не более чем шоу, показуха для внешнего мира. Всякий раз, когда меня вынуждали посещать званый вечер или сделать что-то, что я не хотела делать, она заставляла меня чувствовать себя лучше… Напоминая мне, что все это было всего лишь цирком-шапито.

Это помогло. Я могла делать всё, что должна была делать до тех пор, пока я помнила, кто я на самом деле. Она рассказывала мне, что внешняя красота не была столь же важной, как красота внутренняя. И она всегда напоминала мне о том, какой красивой она меня считала.

Её улыбка померкла.

— Ты забыла надеть платье, которое купила твоя мама.

— Нет, — сказала я с уверенностью, которой уже почти позабыла, что обладала: — Я не забыла. Александрия здесь больше не живет.

— Ты намного красивее, чем я помню.

— Спасибо, Джейн. Ты тоже.

Глава 4

Настоящее

Приглушенный разговор между Алтоном и моей матерью стих, как только я вошла в столовую. Я с удовольствием наблюдала, как краска поползла от накрахмаленного воротника рубашки Алтона, как волна жара поднималась по его толстой шее до кончиков его ушей. Время сменило его когда-то светлые волосы на белые. Я подавила улыбку, контраст покраснения кожи и белизна волос забавляла меня. С веной на лбу, привлекающей внимание, и сжатыми челюстями, он отодвинул свой стул. Когда он уже собирался встать, моя мать взяла его за руку и повернулась ко мне. Жуткое спокойствие ее голоса угрожали перенести меня в прошлое.

Потом я увидела бокал с красным вином Каберне, и дала себе разрешение на улыбку. В детстве я никогда не понимала глубину «самолечения» моей матери. Белое вино в течение дня и красное в ночное время: поместью Монтегю не нужны часы. Мы могли определять время по цвету напитка в стакане моей матери. Время от времени использовались другие названия: мимоза или сангрия. Это всё было одно и то же. Аделаида Фицджеральд прожила свою жизнь в блаженном состоянии покоя, потому что без него ей пришлось бы столкнуться с ужасной реальностью. Она не была достаточно сильна, чтобы сделать это десять лет назад. И она, черт подери, точно не была достаточно сильна сегодня.