— Мисс Александрия, — сказал он. — Ваши родители ждут Вас.
Сделав глубокий вдох, я вышла из автомобиля, намеренно избегая его предложения о помощи.
— Просто Алекс, Брэнтли.
— Ну, так будет не всегда. Совсем скоро, прежде чем назвать ваше имя, нужно будет добавить приставку «адвокат», — сказал мужчина, и его губы слегка растянулись в улыбке.
Алекс редко приходилось видеть хоть какие-либо проявления эмоций на лице мужчины, и сейчас на его щеках появились ямочки, а в уголках его серых глаз глубокие морщины, так отчетливо указывающие на его немолодой возраст.
— Ваша мать очень гордится этим. Она рассказывает всем и каждому, как вы были приняты в Йельский и Колумбийский университеты на факультет юриспруденция.
Потирая потные ладони о джинсы, я посмотрела вверх — и еще выше — на девственно-незапятнанные стены, безупречные окна и большие величественные навесы. В другом месте, другом времени я бы поблагодарила Брэнтли за комплимент. Возможно, я бы даже призналась, что я тоже горжусь своими достижениями, более того, я бы призналась, что чертовски рада услышать, что моя мать все еще говорила обо мне, признавая, что я ее дочь.
Но беспощадное солнце Джорджии на коже и влажный воздух в легких подтвердил, что это не другое место и время. Годы обучения Монтегю подавляли любые мои стремления к становлению как личности Алекс Коллинз — реального человека с мыслями, чувствами и мечтами. За то время, что потребовалось на то, чтобы забрать меня в аэропорту саванны и отвезти меня в прошлое, я в очередной раз превратилась в Мисс Александрия Чарльз Монтегю Коллинз, безупречную истинную леди, с показным желанием прийти людям на помощь, угождать им — такую благовоспитанную Южную красавицу, которая носила маску совершенства… потому что никто не хотел видеть под ней правду.
И неважно, что на дворе был двадцать первый век — это не относилось к тем, в чьих венах текла голубая кровь. Это всегда было и будет в мире, где внешность имела большое значение, с секретами в затемненных коридорах с дверными проемами, которые навсегда останутся недосказанными.
Мое внимание привлекло движение занавески на втором этаже. Это произошло так быстро, что, возможно, другой человек этого бы даже не заметил. Другой, но не я. Я знала, что именно располагалось за этим окном: это была моя старая спальня — место, которое я ненавидела больше, чем какое-либо другое.
Со стоическим самообладанием Брэнтли спросил: — Могу я отнести ваши чемоданы в вашу комнату?
