Немного оробев при виде творения рук своих, Гудик быстро собрался с духом и, убеждая себя в том, что при дневном свете ничего непредвиденного с ним случиться не может, вошел в деревню. Беглое обследование останков двадцати восьми бывших хозяйств не должно было, по его расчетам, занять много времени, и он решил начать с ближайшего к нему участка, того, где когда-то обитал местный шорник с семьей.
Надо сказать, не много удовольствия может доставить этот вид деятельности, а уж развлечением его и вовсе назвать сложно. Посему Гудик, все более торопясь, ограничивался лишь беглым осмотром погибших усадеб, сосредоточившись, главным образом, на поиске свежих следов в снегу и мало прислушиваясь к раздающимся вокруг звукам, которые, между тем, становились все явственней и были все менее похожи на естественные звуки природы. Так, к противному вороньему карканью примешивалось теперь что-то вроде покашливания, перемежающегося со странным хриплым смехом, пощелкивание и треск проседающих балок напоминали теперь шаги крадущегося человека, да и сам ветер – хозяин развалин – превратился теперь в шепот заговорщиков, следящих за передвижениями незваного гостя и размышляющих, как с ним поступить. Пришедшая с запада туча закрыла холодное ноябрьское солнце, и вокруг сразу стало почти темно и как-то особенно мрачно. Илья вздрогнул, порывисто оглянулся и заметил, наконец, перемену в окружающем. Новые, пугающие звуки обступили его плотным кольцом, неумолимо сужающимся и словно обволакивающим его какой-то незримой оболочкой. Но это было еще полбеды: теперь Гудик увидел и тени, то тут, то там мелькавшие среди обугленных развалин, появлявшиеся внезапно и так же внезапно исчезавшие, прежде чем он мог что-то разглядеть. Всем своим телом ощущал он, как окружающая его атмосфера все более и более напрягается, словно натягиваемая струна, грозя вот-вот лопнуть, и тогда настанет его конец. Гудику стало страшно. Ужас сковал его, противной вязкой слабостью проникнув в мышцы и сделав всякую мысль о поспешном уходе нереальной. Он мог теперь лишь пятиться назад, с огромным трудом передвигая внезапно отяжелевшие ноги, и каждый шаг приближал его к унылым останкам последней не обследованной им избы, принадлежащей когда-то мужику Ракшину, чья жена, Дарья, так кричала и билась два года назад, умирая в диких муках. В тот момент она, должно быть, волею судьбы постигла истинные мотивы, движущие ее «духовным лидером», и ее вопль «Будь ты проклят!» все еще стоял в ушах Ильи, хотя он и не предавал ему до сих пор большого значения. Сейчас же прошлое вдруг приобрело для него иную окраску, как всегда бывает, стоит человеку оказаться меж молотом и наковальней, как оказался нынче замахнувшийся на Бога лже-старовер. Страх, острой иглой проникший в сердце, принес с собой отчаянное сожаление о содеянном, но не раскаяние, ибо преступнику такого ранга, как попавший сегодня в западню Гудик, оно неведомо. Он лишь посетовал на судьбу, погнавшую его в Улюк, и удивился тому обстоятельству, что мертвые и днем обладают такой силой. Впрочем, он знал: до полуночи он недоступен им физически, а посему имеет все шансы выбраться отсюда невредимым. Главное, не терять присутствия духа и не лишиться сознания от страха, каким бы сильным он ни был. И тогда он, конечно же, доберется до дома, а там посмотрим, кто кого…
