Архип отвернулся и стал набирать в горшок картошку из куля у лавки.
– Послушай-ка, дед, а как этот твой знакомый узнает, что я от тебя? – задал я внезапно пришедший в голову вопрос, намеренно, однако же, не интересуясь личностью и происхождением этого дедова приятеля. Скорее всего, речь шла об одном из ожидающих отправления на родину странников, и я не хотел вновь поднимать неприятную Архипу тему.
– Да я тебе записку дам. Передашь ему, он все и поймет, приютит. Не боись, парень.
– Понятно.
В сентябре темнеет уже довольно рано. Солнце, словно большой раскаленный мяч, зримо закатилось за деревья на западе, живописно выделив красным их облетевшие, раскряжистые скелеты. Я в последний раз окинул взглядом двор барака, останавливаясь на каждой, даже самой несущественной детали, чтобы навсегда его запомнить. Память – самое ценное из того, что у нас есть, и относиться к ней надо бережно. Легкая грусть коснулась моего сердца: я понял, как сильно успел привязаться за эти несколько дней и к лачуге в барачном ряду, и к виду на холмы вдалеке, и к старому Архипу, стоящему сейчас спиной ко мне и поправляющему сбрую на одолженной им у кого-то лошади. Признаться, когда он сказал «довезу», я представил себе что-то вроде мотоцикла с коляской, и, конечно, ошибся. Как он сам сказал, дед был далек от всяких там «автомобилей и прочего», и единственное средство передвижения, которым он располагал, отдувалось и фыркало сейчас перед крыльцом, собираясь транспортировать нас в соседний город, откуда отходили почтовики в район моего назначения. Да и какие еще, действительно, мотоциклы в это время?
Дед выдал мне и кое-какую одежду поприличней, так как путешествовать в принадлежащей покойному Кириллу тесной робе и разваливающихся больничных тапках было не с руки, и снабдил меня добротными, хотя и изрядно поношенными, юфтевыми сапогами, которые неизвестно где отыскал. В холщовый мешок размером побольше я сложил незатейливую снедь на дорогу да несколько бутылок разбавленного спирта, вонявшего так, что голова кружилась от одного лишь запаха. Архип сказал, что это – самое ходовое здесь платежное средство, и лучшего для покупки дороги у таежных водителей и желать нельзя. Мне он, однако, не рекомендовал оттуда ни капли, «ибо яд».
В дороге большей частью молчали, лишь изредка перекидываясь парой слов по существу. Телега была узкой и неудобной, так что мне пришлось притулиться в задней ее части, что делало любое общение с возницей, то есть дедом Архипом, крайне затруднительным. Да и говорить-то нам было не о чем, все нужное уже было сказано, а пустой болтовней дед не марался. Старая лошадь быстро устала и шла медленно, постоянно испуская зловонные газы, а уснуть из-за дикой тряски и возбуждения не удавалось.
