– Да это мой друг, Альберт Калинский. Он пропал, и следы его ведут к вам сюда. В моей жизни происходит черт знает что, и он, пожалуй, единственный, кто мог бы пролить свет на это. Вы его, случаем, не встречали?
– Конечно-конечно, мы его встречали, он тут совсем неподалеку. Вас к нему отвезут!
Молчаливо сидящий и слушающий этот клоунский диалог Дергачев не выдержал и бросил зло:
– Да врет он Вам все, товарищ Пузанов! Врет. Хочет за дурака себя выдать и наказания избежать. Пытать его надо, тогда расскажет, зачем пришел и что искал. А Вы тут с ним разговоры завели…
– Цыц, идиот! – внезапно рассвирепевший Пузанов сорвался со своего места и, подскочив к распоясавшемуся подчиненному, навис над ним и зашипел прямо ему в ухо:
– А что ты прикажешь с ним делать? Какого хрена ты умничаешь, если ни черта не смыслишь? Тут тактику нужно применить! Тактику! – не упустил он случая посмаковать любимое слово. – Куда мы его сейчас денем? У нас даже камеры подходящей нет, подвал лишь для бродяг да пьяниц! Он у тебя вмиг оттуда сбежит, и ищи-свищи! А вдруг он и впрямь шпион?
– Ну, вот я и говорю, надо передать его ОГПУ, и дело с концом! Звоните, да умоем руки! Нам своих проблем хватает.
– Ты еще больший придурок, чем я думал, Дергачев! Разве так задерживают шпионов?! Ты посчитай, сколько промахов ты сегодня допустил, сколько дров наломал, начиная с твоего безмозглого стажера Колтыша! Это ж надо, жене товарища Алеянца такое… А потом, сколько он тут у нас сидел? Чего говорили при нем? Чуть ли не всю милицейскую работу обсудили! Так вот и подумай, кем в первую очередь заинтересуется ОГПУ, если он там пасть откроет! Впрочем…
Толстяк повернулся и наотмашь ударил меня по лицу. Рука у него была тяжелая, под стать комплекции, так что мне, не ожидавшему такого выпада, не удалось сохранить равновесие и усидеть на стуле. Я грохнулся на пол и, проскользив до стены, в придачу ударился локтем о грубый деревянный плинтус.
– Я тебе, гад, покажу друга! – из слащавого безобидного «хрюши» с деревенскими замашками Пузанов вдруг превратился в зверя – истинного сына породившего его режима. – Сейчас ты у меня узнаешь – «восвояси»!
Он неуклюже отвел в сторону левую ногу, что должно было означать размах, и пнул меня в грудь. Удар я получил в очень неудачный момент, дыхание перехватило, и резкая боль за грудиной яснее ясного сказала мне о том, что радостным мое пребывание здесь не будет. Снова взмах сапога, и нестерпимое жжение в ухе… Взмах…
