— Но папа! — прошептала она.
Перед Лилой встало лицо Эдварда — так живо, что на минуту заслонило лицо девушки. Все жизнелюбие Лилы восстало против этого аскета. И хотя, следуя здравому житейскому рассудку, она не одобряла поступок Ноэль и огорчалась за нее, — сердцем она поневоле приветствовала этот час жизни и любви, который они вырвали для себя из пасти смерти.
— Разве отец непременно должен знать? — спросила она.
— Я никогда не лгала папе. Но это неважно. Зачем человеку продолжать жить, если жизнь ни к чему?
На улице ярко сияло солнце, хотя был уже конец октября. Лила поднялась с колен. Она стала у окна и глубоко задумалась.
— Дорогая, — сказала она наконец, — надо победить в себе эту боль и уныние. Посмотри на меня! У меня было два мужа, и… я провела довольно бурную жизнь, с подъемами и падениями, и смело скажу, что всяких бед и потрясений я видела довольно в своей жизни. Но я не собираюсь еще умирать; не надо умирать и тебе. Пирсоны всегда были мужественными людьми, не изменяй же своему роду. Это последнее дело! Твой мальчик тоже велел бы тебе быть мужественной. Теперь это — твои «окопы», и не надо давать жизни смять себя.
Наступило долгое молчание. Потом Ноэль пробормотала:
— Дай мне сигарету, Лила.
Лила достала маленький плоский портсигар, который всегда носила с собой.
— Вот молодец! — сказала она. — Нет ничего неизлечимого в твоем возрасте. Неизлечима только старость.
Ноэль усмехнулась.
— Но ведь и она излечима, не так ли?
— Если только не сдаваться.
Снова они замолчали; они курили, часто затягиваясь, и синий дымок двух сигарет поднимался к низкому потолку. Потом Ноэль встала с дивана и подошла к пианино. На ней была еще госпитальная форма из лилового полотна; стоя, она слегка прикасалась пальцами к клавишам, беря то один, то другой аккорд; сердце Лилы разрывалось от жалости; сама она была сейчас так счастлива, а жизнь этого ребенка исковеркана!
— Поиграй мне, — сказала она. — Или нет, не надо! Лучше я сыграю сама.
Она села за пианино и запела французскую песенку, в которой первые слова были: «Si on est jolie, jolie comme vous…» [9] Это была наивная, веселая, очаровательная песенка. Если бы Нолли выплакалась, для нее было бы лучше! Но Ноэль не плакала; она, видимо, вполне овладела собой. Она говорила спокойно, отвечала на вопросы Лилы без всякого волнения и наконец заявила, что хочет домой. Лила вышла вместе с ней и немного ее проводила; ей было грустно, но она чувствовала себя какой-то растерянной. В конце Портлэнд-плэйс Ноэль остановилась и сказала:
