Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 11 | страница 65
Кругом нас кафе начинало заполняться. Один из оркестрантов исполнил чардаш на цимбалах. За столик рядом сели, громко разговаривая, два молодых француза. Они говорили о даме, которая днем появилась на концерте.
— Держу пари, — сказал один из них, — что не более как через три недели она очутится на дне. Это только первый шаг.
Сигара моего старика упала на стол.
— Мосье, — сказал он, заикаясь, — вы позволяете себе так говорить о даме в общественном месте?
Молодой человек уставился на него.
— Кто этот человек? — сказал он своему спутнику.
Мой гость взял со стола перчатку Жюля и, прежде чем кто либо из нас успел пальцем пошевелить, бросил ее в лицо говорившему. «Довольно!» — сказал он и вышел.
Мы все вскочили с мест. Я оставил Жюля и поспешил за стариком. Лицо его было угрюмо, по глазам видно было, что он задет за живое. Он сделал жест, ясно говоривший: «Будьте добры, оставьте меня».
Я вернулся в кафе. Двое молодых людей уже исчезли и Жюль также, в остальном все было без изменений: оркестрант все еще играл чардаш; официанты разносили напитки; какие-то азиаты пытались продавать свои ковры. Я заплатил по счету, разыскал хозяина и извинился. Он пожал плечами, улыбнулся и сказал: «Ваш друг — эксцентричный человек». Я спросил, не может ли он мне сообщить, куда делся мосье Леферье? Нет, он не мог. Я ушел искать Жюля, так и не нашел его и вернулся в отель, возмущенный до крайности. Мне было жаль моего старика, но я на него и сердился: зачем было ему доводить свое донкихотство до столь неприятных размеров? Я попытался читать. Пробило одиннадцать, из казино выплеснулась толпа людей. Плац, казалось, был более оживлен, чем когда-либо, но постепенно опустел и погрузился в темноту. Мне вдруг захотелось пройтись. Ночь была тихая, очень теплая и очень темная. На одной из скамеек сидели, обнявшись, мужчина и женщина, на другой рыдала девушка, а на третьей — удивительное зрелище! — дремал священник. Я почувствовал, что рядом со мной кто-то стоит. Это был мой старик.
— Если вы не слишком устали, — сказал он, — то, быть может, уделите мне десять минут?
— Разумеется. Зайдемте ко мне?
— Нет, нет. Давайте пройдем на террасу. Я вас долго не задержу.
Он не проронил ни слова, пока мы не добрались до стены над стрельбищем, где в темноте, казавшейся тем более густой, что в городе еще виднелась цепочка огней, мы сели.
— Я должен перед вами извиниться, — сказал он. — Во-первых, за то, что было сегодня днем, потом снова вечером… ведь я был ваш гость… перчатка вашего друга… Я вел себя не по-джентльменски.