— Вы думаете, что все кончено? Знайте же… в душе каждого мадьяра горит огонь. Что дороже жизни? Что драгоценнее воздуха, воздуха, которым мы дышим? Родина!..
Он произнес это так медленно и так торжественно, что Суизин даже рот открыл, но тут же поспешил изобразить зевок.
— Скажите, что вы стали бы делать, если бы вас победили французы? спросил Болешске.
Суизин улыбнулся, а потом крикнул, как будто его ударили:
— Что? Лягушатники? Пусть только сунутся!
— Пейте! — сказал Болешске. — Такого вина нигде не найдете. — Он наполнил стакан Суизина. — Я вам расскажу о себе.
Суизин торопливо поднялся.
— Уже поздно, — сказал он. — А вино замечательное. У вас много его?
— Это последняя бутылка.
— Как? И вы угощали им нищего?
— Меня зовут Стефан Болешске, — сказал венгр, гордо подняв голову. — Я из рода Коморонских Болешске.
Простота этих слов говорила сама за себя — какие еще нужны были объяснения; они произвели большое впечатление на Суизина, и он не ушел. А Болешске все говорил и говорил. Низкий голос его рокотал.
— Сколько было издевательств, сколько несправедливости… трусости!.. Я видел, как собирались на небе моей родины тучи и клубились над ее полями… Австрийцы хотели задушить нас, отнять у нас даже тень свободы. Тень — это все, что мы имели… Два года назад, в сорок восьмом году… брат, будь они прокляты! В тот год с оружием в руках поднялись на защиту родины все — и стар и млад. Весь мой род, а я… Я должен был сражаться пером! Таков был приказ. Они убили моего сына, бросили в тюрьму моих братьев, а меня выгнали, как собаку. Но я продолжал писать. Я писал кровью сердца… всей своей кровью.
Болешске казался гигантской тенью. Он стоял посередине комнаты, исхудавший и измученный, устремив гневный и мрачный взгляд в одну точку.
Суизин поднялся и пробормотал:
— Очень вам признателен. Это было так интересно…
Болешске, задумавшись, все смотрел прямо перед собой и не задерживал его.
— До свидания! — сказал Суизин и, тяжело ступая, начал спускаться по лестнице.
III
Добравшись наконец до гостиницы, Суизин увидел у входа встревоженных брата и приятеля. Тракер, преждевременно состарившийся мужчина с бакенбардами, говоривший с сильным шотландским акцентом, заметил:
— Рано же ты возвращаешься, дружище!
Суизин что-то пробурчал в ответ и отправился спать. На руке он обнаружил небольшой порез и разозлился. Судьба заставила его увидеть то, чего он не хотел видеть. Но сквозь раздражение нет-нет пробивалось приятное и почему-то лестное для него воспоминание о Рози и о ее мягкой ладони. Утром за завтраком его брат и Тракер объявили о своем намерении ехать дальше. Джемс Форсайт объяснил, что «коллекционеру» тут делать нечего, так как все лавки со «старьем» в руках у евреев и всяких перекупщиков, — он это сразу понял. Отодвинув чашку с кофе, Суизин сказал:
