Он встал, остро чувствуя себя несчастным. Он видел, что она следит за ним взглядом, и знал: она боится, что он уйдет. Женщина сказала заискивающим тоном:
— Извини, что я так разболталась, хороший мой: мне не с кем поговорить. Если тебе это не нравится, я буду тиха, как мышка.
Он пробормотал:
— Нет, почему же… Говори. Я вовсе не обязан соглашаться с тобой, да я и не соглашаюсь.
Она тоже встала, прислонилась к стене; косой свет луны тронул ее бледное лицо и темное платье; она заговорила снова — медленно, негромко, с горечью:
— Скажи сам, милый, что это за мир, если в нем мучают миллионы ни в чем не повинных людей? Мир прекрасен, да? Чепуха! Дурацкая чепуха, как вы, молодые ребята, говорите. Ты вот толкуешь о товарищах и о храбрости на фронте, где люди не думают о себе. Что ж, и я не так уж часто думаю о себе. Мне все равно, я пропащий человек… Но я думаю о своих, на родине, о том, как они там страдают и горюют. Я думаю о всех несчастных людях и здесь и там, которые потеряли своих любимых, и о беднягах пленных. Как же не думать о них? Думаю, вот и не верю, что мир хорош.
Он стоял молча, кусая губы.
— Послушай, у каждого только одна жизнь, и та скоро проходит. И, по-моему, хорошо, что это так.
Он возмутился.
— Нет, нет! В жизни есть нечто большее.
— Ага, — продолжала она тихо. — Ты думаешь, что люди воюют ради будущего. Вы гибнете за то, чтобы жизнь стала лучше, да?
— Мы должны драться до победы, — процедил он сквозь зубы.
— До победы… Немцы тоже так думают. Каждый народ думает, что, если он победит, жизнь станет лучше. Но этого не будет, будет еще гораздо хуже.
Он отвернулся и взялся за фуражку, но ее голос преследовал его:
— А мне безразлично, кто победит. Я всех презираю… Звери! Ну, куда же ты, не уходи, мой хороший… Я больше не буду.
Он вытащил из кармана гимнастерки несколько ассигнаций и, положив их на стол, подошел к ней.
— Прощай.
Она жалобно спросила:
— Ты в самом деле уходишь? Я тебе не нравлюсь?
— Нет, ты мне нравишься. — Значит, ты уходишь, потому что я немка?
— Нет.
— Так почему же не хочешь остаться?
Он хотел сказать: «Потому что ты меня расстроила», — но только пожал плечами.
— И ты даже не поцелуешь меня?
Он наклонился и поцеловал ее в лоб, но она не дала ему выпрямиться, запрокинула голову и, прильнув к нему, прижалась губами к его губам.
Он вдруг сел и сказал:
— Не надо! Я не хочу чувствовать себя скотиной. Она рассмеялась.
— Ты странный мальчишка, но очень хороший. Ну, поговори со мной немножко. Со мной никто не разговаривает, а мне больше всего хочется поговорить. Скажи, ты видел много пленных немцев?
