Мы подъехали к зимовке, что получше. Вышел хозяин — невысокий, худощавый, молчаливый, с вислыми усами в углах рта. Меня сопровождал зоотехник, он и объяснил цель приезда, приказал сгрузить вещи.
Зоотехник торопился, довольно скоро я остался один. Хозяин что-то мастерил в кошаре. В доме еще была женщина и двое детей, но они, смущенные происходящим, держались тихо, больше во дворе. Пока что до меня никому не было дела.
Я огляделся. В этом доме мне предстояло прожить несколько месяцев. Дверь открывалась прямо во двор. По той стороне, где дверь, но в другом углу, — железная печь, постоянно топившаяся кизяком. Крупные куски его, принесенные про запас, лежали рядом с печью в деревянном ящике. По другой стороне комнаты уложены высокой стопой ковры, одеяла, подушки. Днем на полу лежали лишь войлочные кошмы.
Первый день тянулся для меня медленно, скучно. Я побродил по поляне, но далеко от дома не отлучался. Было важно с первых же часов наладить хорошие отношения с хозяином, а мне казалось, что ему не понравится, если я буду бесцеремонно всюду расхаживать, все рассматривать.
Часам к шести вечера хозяин стал рассыпать по кормушкам подкормку для овец: дробленое зерно вперемешку с сеном. Я принялся ему помогать. Работа шла молча, как чабан относится к моей помощи, было неясно. В кошаре за перегородкой для овец была ссыпана горкой подкормка. Я накладывал дробленку лопатой в мешок, взваливал его на плечи, нес до кормушек и рассыпал. Один раз чабан поправил меня:
— Не надо много, выбросят на землю.
Уже в сумерках пришла отара в сопровождении второго чабана. Хозяева старались придержать овец, помешать им всем скопом кинуться к кормушкам. В первых рядах были козы. Они долго не могли успокоиться, все перебегали от кормушки к кормушке, словно где-то еда была слаще. Постепенно волнение улеглось, все пристроились. Лишь самые непоседливые время от времени переходили к другой группе, с ходу втискивались, пробивались к кормушке. Одна коза забралась в кормушку с ногами и в результате совсем не могла есть: из-за опущенных в кормушку голов ей было не дотянуться до дробленки. Чабаны согнали козу вниз.
Я держался в стороне, не хотел мешать чабанам, еще не зная принятого ими порядка работы. Вспотев, разнося в мешках корм, я сильно мерз, но уйти в дом к женщинам и детям тоже было неудобно. Нудно и неопределенно тянулся вечер. Наконец-то отара вошла в кошару, а мы собрались вокруг клеенчатой скатерти с угощением для чая.
