Общее томление несколько разрядила очередная океанографическая станция, начатая вскоре после обеда. Хотя маршрут нам пришлось несколько изменить, буксируя «Лолиту» к месту встречи с катером, ученые решили не терять времени зря.
Пока они колдовали с приборами, послали шлюпку, чтобы сменить вахтенных на «Лолите». Вместе с ними отправился и секонд. Мы видели, как он, надев легководолазный костюм, нырял вокруг шхуны, осматривая ее корпус, а матросы следили, чтобы поблизости не появились акулы.
— Обнаружил что-нибудь любопытное? — спросил я у Володи, когда они вернулись. — Чего же меня не предупредил, я бы с вами поплыл.
— Ну и что бы там увидел? — пожал он плечами.
— Верно. Но есть что-нибудь новенькое?
— Так, пустяки, — туманно ответил он. — Мелочь. Пойду доложу кэпу, как он решит — записывать в акт или не надо.
Пробыл секонд у капитана довольно долго, а вернувшись, молча протянул мне одну из узеньких полосок бумаги. На них было напечатано под копирку:
«На форштевне шхуны обнаружены три зазубрины глубиной от семи до двенадцати миллиметров — одна на уровне ватерлинии и две ниже ее. В самой глубокой зазубрине (12 миллиметров), расположенной на ватерлинии, застряли обрывки капроновой, видимо, рыболовной сети, болтающиеся по обеим сторонам форштевня».
— Велел подклеить в акт, — сказал Володя.
Все быстро поужинали и поспешили занимать места в «Клубе рассказчиков» под вертолетной палубой, где обычно устраивают киносеансы. Сегодня, по-моему, тут оказались решительно все, кроме стоявших вахту. Ни один захватывающий детектив не собирал столько зрителей. Все места были заняты — и на спардеке, и на трапах, и у поручней. Заполнили даже «галерку» — вертолетную площадку.
В тропиках, вблизи экватора, вечер наступает рано. Зимой уже в шестом часу темно — хотя как-то дико звучит слово «зима» по отношению к началу июля. Не первый раз плаваю уже в южном полушарии, а все никак не привыкну, что времена года тут «наоборот» по сравнению с нашими, а жарища всегда, какая редко бывает у нас летом.
Закат угасает так быстро, словно кто-то поворачивает выключатель и сразу тушит свет. И вот уже над нами сияет небо, украшенное непривычным узором созвездий. Прославленный и воспетый поэтами Южный Крест едва заметен на самом краю небес, узнать его можно, лишь попривыкнув. Гораздо величественнее сиял Орион, в самом зените, на месте привычных нам с детства Большой Медведицы и Полярной звезды.
Все было уже готово к заседанию «Клуба рассказчиков». На маленьком столике стояли микрофон, термос, видимо, заботливо наполненный охлажденным соком или лимонадом, стакан — и бюст барона Мюнхгаузена со знакомым каждому с детства заносчиво задранным носом и гордо торчащей из-под треуголки забавной косичкой. Выглядел он весьма импозантно, сверкал в лучах специально наведенного на него небольшого прожектора, словно в самом деле золотой. Где его раздобыл Волошин и когда успел «позолотить»? Поразительный все-таки человек!
