Говорил же — типун мне на язык или под пресс его, а лучше — отрезать к херам…
Да, Данька был чувствительным человеком, а чувствительных людей я не любил.
Надо ли говорить, что времена меняются?
— Ты дебил, ты в курсе?
Новиков шмыгнул носом, утирая огромную, как у годовалого ребенка, слезищу и пропуская меня в глубины своей тихой двухкомнатной квартиры.
— Фильм прям в душу зашёл, — сердцещипательно морщась, сказал он. — А ты чёрствый кирпич, вот что. И не понять тебе, как я рад, что русские начали снимать хоть что-то смотрибельное.
Недолго думая, я переместился на кухню. У всех людей, приходящих к Даньке, раза со второго вырабатывался рефлекс — разуваться-раздеваться за считанные секунды и тут же бежать в безопасное место. То есть на кухню. И закрывать за собой дверь.
Пока я наливал себе чай, Новиков залез на подоконник и уткнулся в стекло, косплея ванильную пизду. В антураже своей холостяцки-неприбранной кухни он выглядел особенно драматично.
Ещё одна особенность была в том, что, как правило, бытовухой у него заведовали гости — хозяин это дело терпеть не мог. Поэтому его «чувствуй себя, как дома», означало именно то, что должно означать.
— Чё смотрел-то?
— «Экипаж». Штука на грани фантастики, но грустненькая очень, — сюп-сюп. — Зайчик, достань мне сникерс из холодильника.
— Кто хранит сникерсы в холодильнике? Ты больной ублюдок, — я сунулся в хладный храм металлик оттенка и вытащил целый пакет мини-сникерсиков. Заодно прихватил кастрюлю с чем-то неведомым, но предположительно съедобным.
В этот момент дверь содрогнулась, и по линолеуму в лучших традициях фильмов ужасов заскрежетало что-то острое.
— Иди на место, сука ревнивая, — сказал я, поставив кастрюлю на стол и трусливо приоткрыв дверь так, чтобы создалась малю-ю-ю-юсенькая щель. Подмышка Сатаны, именуемая Маргаритой воззрилась на меня недобрым карим глазом.
— Не обижай мою девочку.
— Девочку? Ты про этот злющий карьерный самосвал на ножках?
Боясь ослаблять бдительность, я кинул Даньке пакет шоколадок и вернулся к смертельно опасным гляделкам с Ритусей.
На самом деле Рита мне нравилась. А вот я ей — не очень. Меня она пыталась сожрать, как и всех людей, к которым Данька испытывал хоть какую-то симпатию.
Дважды она рвала мне джинсы, один раз — футболку, когда я согласился остаться на ночевку. Мы напились так, что Данька по ошибке уложил меня спать на её диване.
Да, у неё был свой собственный диван. На полу сволочь спать не соглашалась, как и тесниться с людьми — спихивала бренные тела на пол и была такова.
