Хейден отодвинулся — на его лице застыло выражение обманутого доверия, — но плакать перестал. Мальчик внимательно слушал, стараясь уяснить для себя абстрактные понятия «душевного расстройства» и «личной ответственности». Не часто приходится вести беседы на подобные темы с семилетним ребенком. Вдруг до меня дошло, что сын впервые поймал меня на лжи и уже никогда не сможет смотреть на свою мать прежними глазами. Я хорошо помню, как сама в первый раз обнаружила обман родителей. От этого воспоминания губы предательски задрожали, но я, сделав глубокий вздох, взяла себя в руки и продолжила объяснение с сыном.
— Послушай, дорогой, помнишь, как в прошлом году, когда ты учился в первом классе, какой-то противный мальчишка украл твой бейсбольный мяч? Когда учительница стала спрашивать, кто это сделал, он не признался, но она в конце концов нашла мяч у мальчишки в рюкзаке.
— Его звали Брайан Картер. — Сынишка смотрел не по-детски серьезным испытующим взглядом, словно желая убедиться, что мои слова можно подтвердить достоверными фактами.
— Правильно, Брайан. Ты помнишь, как я сказала, что воровать — это плохо, но еще хуже — не признаться в этом? Ведь если бы Брайан признал вину, учительница, возможно, и не стала бы его наказывать.
Хейден согласно кивнул.
— Так вот… Я убедила себя, что если скрою правду об отце, то тебе будет не так больно. Кому приятно узнать такие страшные вещи о своих родителях? Я ненавижу твоего отца за то, что он с нами сделал, и моя ненависть умрет только вместе с ним. Вот это и есть правда. — Хейден открыл рот от удивления, он знал, что слово «ненавидеть» — очень плохое. Тогда я изменила тактику. — Мне просто хотелось уберечь тебя от переживаний, но ты сам видишь, что правда все равно выходит наружу, как и в случае с Брайаном, который украл у тебя бейсбольный мяч. И так бывает всегда, вот почему в любом случае лучше сразу сказать правду, какой бы страшной она ни была. Знаю, что поступила неправильно и обманула твое доверие. Прости меня, я совершила ужасную ошибку, но обещаю, что больше такое не повторится.
Во взгляде Хейдена мелькнуло лукавое недоверие, как будто он в этот момент что-то тщательно взвешивал, но оно быстро сменилось растерянностью и обидой. Теперь глаза сына говорили: «Она всю жизнь мне лгала, как же можно ей после этого верить? Что еще она успела наврать?». Я отдавала себе отчет, что навсегда потеряла доверие Хейдена.
Оценивающий взгляд и молчание сына становились зловещими, и я сделала отчаянную попытку «сохранить лицо», прекрасно понимая, что, возможно, малыш больше никогда мне не поверит.
