— О чем же?
— Наверное, о чем-то, что касалось только нас с Лили.
— Конечно, — быстро сказал он.
Он поставил чашку и блюдце на место. Чай он весь выпил. У него не было причин снова брать их в руки, кроме, может быть, инстинктивного побуждения виновато крутить что-то в руках.
— Но если бы вы сочли возможным мне об этом рассказать, я был бы вам очень признателен.
— О вас мы не говорили, не беспокойтесь.
Было очевидно, что его что-то беспокоит.
— Нет-нет, я не об этом.
— И о Джозефин тоже не говорили.
— Я имею в виду саму Лили. Успела ли она рассказать вам что-нибудь о себе?
— А вы намекните мне, что она, по вашему мнению, могла бы мне рассказать, и тогда я смогу ответить на ваш вопрос.
— Мне, в общем, и не надо знать, о чем она могла вам рассказать. Я и так знаю. Мне лишь интересно, посчитала ли она уместным сообщить вам об этом… действительно ли хотела сказать вам об этом… действительно ли вы были в это как-то посвящены.
— Роберт, — произнес я, — вас действительно трудно понять. Что вы имеете в виду?
— Значит, она не сказала, — заключил он.
— О чем не сказала?
— Если бы она вам сказала, то вы бы точно знали, о чем идет речь. — Он поднялся. — Большое спасибо за чай, — поблагодарил он. — Похоже, вы ответили на мой вопрос. Не провожайте, я найду выход. Приятно было повидаться, Конрад.
— О чем она должна была мне сказать? — спросил я.
— Вы сами все скоро узнаете. И думаю, будет лучше, если вы услышите об этом не от меня.
— А вам не интересно, как мы вас называли? — крикнул я ему вслед. — Мы с Лили?
— Как? — спросил он, неловко поворачиваясь в дверях.
— Ляпсус.
— Правда? — медленно проговорил он. — Что ж… — Он снова повернулся к выходу. — Оригинально.
После ухода Ляпсуса у меня было достаточно времени, чтобы поразмыслить о нашем разговоре. Ляпсус определенно знал что-то важное, но не желал мне говорить, или, скорее, не желал, чтобы я узнал об этом от него. И все это было как-то связано с тем, что Лили хотела обсудить за ужином. Я предположил, что она хотела сообщить об изменении завещания, добиться своего рода устной договоренности. Может, Ляпсус намеревался оспорить завещание?
Выход у меня оставался только один. У разведенных есть безусловно слабое место: их бывшие. Если Ляпсус не хотел со мной откровенничать, мне достаточно было сообщить Джозефин о его неразговорчивости, и она, по моим расчетам, почти наверняка все выложила бы мне. Я просто предоставил бы ей дополнительную возможность выплеснуть накопившуюся злость.
