Подошли.
— Вас представлять нет надобности,— сказал Дамир.— А друзья мои сами представятся. Что вам налить? Впрочем, у нас только водка и пиво.
— Я на минуточку, если разрешите,— поклонившись даме, сказал Лосев.— Цель одна — проглотить рюмку коньяка, чтобы поскорее обвыкнуть после полета.
Дама протянула ему руку совсем так, как это делается на светских приемах в кинофильмах про светскую жизнь:
— Елена Кошелева.
Что ж, он наклонился и поцеловал эту руку.
— Очень рад, очень рад.
Дамир пододвинул ему стул и принялся размахивать рукой-веслом, подзывая официанта. Паренек подбежал, уставился на Лосева, не веря глазам, впадая в обожание.
— Да-да, он самый,— сказал Дамир.— И требуется рюмка коньяка. Молниеносно!
— Бутылка,— сказал Лосев.— Лучше грузинский, но можно любой.
Вот и он стал втягиваться в эту игру под кого-то там. А сердце продолжало болеть и душно было, модерновый этот ресторан плохо проветривался.
— Григорий Дозоров,— представился художник.
— Вы художник?
— В смысле рисуем-малюем? Ни в малейшей мере.— Бородатый обиделся.— Это потому что борода и трубка? Стереотип мышления.
— А я кто? — спросил дерзкоглазый.
— А я? — спросил литератор.
— А я? — спросила Елена Кошелева.
— Не смею даже строить догадки,— сказал Лосев.
Его приняли не очень-то дружелюбно, хотя сами позвали к столу. И это тоже было знакомо. Все от случая, какой стих найдет. В одном застолье самоуничижаются, в другом — самоутверждаются. Да ну их, сейчас он их покинет!
Примчался официант, торжественно поставил на стол бутылку.
— Марочный! Туркменский! Только начали изготавливать! Едва выпросил!
— Вот, мальчики, вот что дарит людям слава,— сказала Елена Кошелева.— Вас так здесь сроду не обслуживали, аборигенов. -
— Так ведь...— И официант, не сводя с Лосева влюбленных глаз, изобразил руками, будто жонглирует.— Может человек...
— А вы действительно все это проделывали сами? — спросил Лосева дерзкоглазый.— Или очередной кинообман?
Худо, худо его тут встречали. Осадить, а то и послать их всех ничего не стоило, но это, кажется, были друзья Тани, все они встречали ее на аэродроме. Не могли же у Тани быть пустопорожние друзья.
Вслушиваясь, как все не отпускает сердце, Лосев вялым движением взял бутылку, крутанул, обернув вокруг руки и раз и другой — нате вам, убеждайтесь! — и стал отпечатывать.
— Ага! — возликовал официант.— Умеет человек!
Он выхватил из рук Лосева бутылку, почтительно склонился, налил только ему.
— Даме, даме, коллега! — сказал Лосев. Он отобрал бутылку и налил Елене Кошелевой, а потом и всем остальным.— И сразу счет. Спешу.
