— Я не лгала,— помолчав, ответила она сухим, жестким тоном.— Наоборот, я ушла от лжи...
— От лжи? — воскликнул я.— От какой лжи?
— Господи! — жалобно сказала она.— Не надо! Я и улетала-то тогда и в Москву не вернулась, потому что объясняться не хотела, не могла. И сейчас не надо. Вы не поймете меня. Простите. Я вас любила, очень любила...
— Спасибо.— Я усмехнулся.
Однако слова ее пробудили то, что жило во мне в глубине души. А может, самолюбие мое было задето? Но я понял, что далеко не равнодушен к этой девочке. И теперь, потеряв ее и снова обретя, я испытывал одно только желание — дотронуться до нее, прикоснуться, забыться, прижавшись к ней... Что называется любовью — не знаю, но, может быть, все, все, что я пережил, перечувствовал возле нее за весь этот год — и раздражение к ней, и неприязнь, и редкий покой вечерних прогулок, и сияние ее глаз, смотрящих в мои глаза, и потрясение от ее гибели,— все то, что я никак не хотел называть любовью, на самом деле и было любовью.
— Благодарю,— повторил я,— но за что же ты так со мной?
— Не надо,— сказала она,— я же говорю: я убежала, чтобы не объясняться...
— Почему? — Я взял ее руку, уткнулся лицом в ее ладони, пытаясь поцеловать их.— Ира, девочка моя, почему?
Она мягко, но настойчиво отстранилась.
— Все потому,— сухо сказала.— Не сотвори себе кумира — это правда. Я любила вас слепо, а потом — как, сама не знаю! — прозрела, что ли.
— Объясни, я ничего не понимаю! — воскликнул я в отчаянии.
— Не знаю, простите, пожалуйста, не знаю, не могу ничего объяснить... Вы единственный человек, которого я любила в своей жизни. И не знаю, полюблю ли кого-нибудь так... Я ничего не могу объяснить. И не хочу. Не надо объяснений. Вы тяготились мною. Я ушла. Зачем же вам мои объяснения?
— Что ты мелешь? — сказал я, разозлясь.— Заманивала, заманивала меня в свою западню и когда заманила и я уже висел на крючке, как глупая рыба...
— Как кто? — спросила она, и в ее голосе была усмешка.
— Рыба,— почти заорал я,—глупая рыба! Есть такие, в воде живут. Карась, окунь, щука, нототения! Зачем ты устроила эту комедию? В чем я виноват перед тобою? Говори! — Я схватил ее руку и сжал так, что даже моим пальцам, впившимся в ее тело, стало больно.
— Мне больно!
— Говори! — повторил я, почти ненавидя ее в это мгновение.
— Ну зачем же так? Зачем? — Она выдернула руку и, отстранясь от меня, заговорила быстро, сердясь, распаляясь с каждым словом: — Вы хороший, добрый, мягкий человек. Но слабый. Думаете одно — делаете другое, улыбаетесь тем, кого ненавидите. Или не так? Так, так. Плывете, плывете по течению не оглядываясь... Я придумала вас. Войну прошли, ничего и никого не боитесь, рыцарь без страха и упрека... А вы... Во что-нибудь вы верите?
