Поочередно погружая весла, он повел лодку вдоль шепчущейся камышовой крепи. Непролазная, она окружала весь остров, давая пропитание его обитателям и превращая сушу за собой в род крепости. С открытой водой эта крепость сообщалась единственным проходом, да и тот за лето обыкновенно почти зарастал. Вот оно, это место — камыш слегка разлегся на стороны этаким пробором. Свежие заломы подтверждали, что костер Саше-лодочнику не привиделся.
Одно весло Кирилл Валерьянович поднял в лодку, а с другим прошел на корму и, уперев его в податливое, с рвущимися корешками дно, с силой направил лодку в пробор. Несколько мгновений держалась еще журчащая тишина, и вдруг звонкий шорох и треск окружили лодку, посыпались сухие листья, и пух взметнулся перед лицом, но Кирилл Валерьянович пихался все энергичнее, останавливаться нельзя, потому что невозможно будет стронуть лодку, зажатую сотнями упругих стеблей. Еще несколько мощных толчков — и снова тихо сделалось вокруг, только под скулами лодки вскипала вода, завивалась с плеском за кормой. Он оказался в бухте, которая, укрытая от постороннего глаза, составляла вторую бесценную особенность его острова.
Подгребая одним веслом наподобие гондольера, он правил лодку к мосткам. Да, да, у него здесь устроены были мостки, к которым гораздо удобнее причаливать, нежели к топкому берегу, и вот теперь у его мостков колыхалась чужая лодка, тоже стеклопластиковая и голубая, но — чужая, и потому вид ее был неприятен, а колыхание казалось прямо-таки непристойным. На носу чужой лодки сидел круглый зверь и глядел немигающими глазищами. Лишь когда лодки столкнулись бортами, зверь перепрыгнул на мостки, поставил трубою хвост и ушел в камыши.
— Лев, ты что ж не здороваешься? — окликнул его Кирилл Валерьянович. — А насчет колбаски как же?
Зверь ухом не повел. Он был камышовый кот и бог весть сколько лет правил островом, а Кирилл Валерьянович исправно платил ему аренду свежей рыбкой, утиными потрохами и почестями. Кроме прочих привилегий, была у кота и такая — сидеть вечерами в лодке. По-видимому, на воде он отдыхал от нескончаемого шороха и духоты своей чащобы. Но вот он с той же независимостью сидел только что в чужой лодке, и Кирилла Валерьяновича кольнула ревность.
Чтобы не спускаться к мосткам еще раз, он навьючился сразу всем своим имуществом — рюкзак, и ружье, и палатка, и спальный мешок воздвигались на его плечах внушительными этажами. В прибрежные камыши от мостков уходила тропа, тоже в свежих заломах. С треском он продрался сквозь крепь и вышел на поросший полынью и сухим джингилем купол острова. Поднимаясь в гору, издалека увидел двухцветную, желтую с синим, палатку, недалеко от которой человек возился с костром.
