Даша сказала:
— Все-таки надо бы посмотреть, кто там.
— Сам явится, если он, — сказал Борис, продолжая спокойно обсасывать косточки. — А мимо проплывет — не расстроимся, правда?
Однако же не мимо проплывал этот олух, сумеречный стрелок. Послышался треск в камышах, стук шагов, затем обрисовалась на тропе фигура в резко белеющей куртке, с рюкзаком за спиной и ружьем в опущенной руке. В другой руке несла фигура бесформенный ком, из которого свисали охвостья, мели траву и темную пыль.
— Он самый, — тяжело вздохнула Даша. — Борь, он никогда не оставит нас в покое.
Тем временем фигура поднималась по тропе, уверенная в праве приближаться к чужому застолью, к огоньку карбидной лампы, даже если под ним никого больше не ждут. Когда же фигура достаточно осветилась, Кирилл Валерьянович едва не выронил ложку, потому что к столу подходил еще один Борис, только был он в белоснежной, неуместно франтовской пуховой куртке. Прежний же Борис так и сидел на прежнем месте, одетый в прежний грязноватый бушлат, и продолжал уничтожать чахохбили.
— А что, устроились неплохо, — сказал пришелец, — шапки прямо под носом разгуливают!
И с этими словами плюхнул на скамейку искристый, рыжий, запятнанный темною влагою ком и протянул Кириллу Валерьяновичу руку:
— Богдан. С остальными как будто знаком.
Кирилл Валерьянович не увидел его руки. Он смотрел на мертвого кота и не мог поверить, что это случилось, что ничего уже не может быть прокручено на несколько минут назад, исправлено быть не может.
— Неплох зверюга, правда? — нимало не смущенный, Богдан сбросил рюкзак и уселся рядом с котом. Потрепал его рыжим ухом нежно, как живого: — Прямо в лодке сидел, наглый черт. Пришлось пугнуть сначала, а то бы флот ваш пустил на дно.
— Слушай, ты… — с трудом сказал Кирилл Валерьянович. — Что ты сделал?
— Быстро же мы подружились — уже на «ты», — усмехнулся Богдан. — Кота я шпокнул, вот что сделал. А что с ним надо было делать, если он сидел и смерти дожидался?
— Рыбки он дожидался! — Кирилл Валерьянович сам понимал всю нелепость и этих слов, и накатившей вдруг злобы на человека, для которого Лев был скорняжным сырьем и не более, ведь если на то пошло, не далее сегодняшнего утра и сам Кирилл Валерьянович вскинул ружье на взлетевшую выпь, и вскинул только потому, что выпь живая и можно ее убить, — все это он понимал, но продолжал озлобленно: — Ждал, что его угостят!
— Я и угостил, — спокойненько сказал Богдан. — Рыбки не было, правда, да уж чем богаты… Шапка ничего получится, дырок должно быть немного.
