— А на дне?
— Всего пять судаков. Не ушли.
— Хитришь, борода. Дорогой продал.
— Вот те крест! Кому ж в дороге рыба надобна? Неправедно берешь.
— Неправедно?! — насупился десятский и грозно насел на мужика:
— На цареву слугу облыжные речи возводишь? Царев указ рушить! А ну, надувала, поворачивай оглобли!
Мужик сплюнул и полез в карман.
Получив пошлину, десятский тронулся дальше, а Иванка головой крутанул: свиреп «царев слуга!»
Супротив Успенского собора стояла церковь Спаса на Торгу или Спас Ружная. Она находилась среди торговых рядов и называлась так потому, что многие годы не имела прихожан, а источником ее существования была «руга» — пожертвования[105].
Подле храма секли батогами мужика. Дюжий рыжебородый кат[106] в алой, закатанной до локтей рубахе, стегал мужика по обнаженным икрам.
— За что его? — спросил Иванка.
— Земскому старосте задолжал. Другой день на правеже[107] стоит, ответил один из ростовцев.
Подскочил земский ярыжка. Поглазел, захихикал:
— Зять тестя лупцует, хе-хе!
Ростовцам не в новость, Иванке — в диковинку.
— Чего языком плетешь? Кой зять?
— Обыкновенный. Не зришь, Пятуню потчует? То Фомка — кат. Залетось Пятунину дочку замуж взял.
— Негоже тестя бить, — нахмурился Иванка.
— А ему что? Ишь зубы скалит. Ай да Фомка, ай да зятек!
Пятуня корчился, грыз зубами веревку на руках, привязанных к столбу.
— Полегче, ирод, мочи нет, — хрипло выдавил он, охая после каждого удара.
— Ничо, тятя. Бог терпел и нам велел, — посмеивался Фомка.
Сусанна дернула Иванку за рукав армяка.
— Пойдем, сынок. Глядеть страшно.
Но Иванка и с места не стронулся, глянул на ярыжку.
— Слышь, мил человек. Сколь задолжал Пятуня?
— Многонько. Ходить ему в холопах. Полтину серебром.
— Развязывай мужика. Я заплачу.
Ярыжка окинул молодого мужика цепкими, прощупывающими глазами. На голове старенький войлочный колпак, армячишко видавший виды, в пеньковых лаптях. Откуда у «деревенщины» такие деньжищи?
— Ты языком болтай, да меру знай.
Иванка вытянул из-за пазухи кису, отсчитал полтину.
— Да ты что, сынок, деньгами разбрасываешься? — всполошилась Сусанна. — Сами еще не ведаем, как жизнь пойдет. Спрячь!
Но Иванка ослушался:
— Не могу зреть, как людей мучают. Развязывай, ярыга!
У ярыжки хищно блеснули глаза. А из толпы донеслось:
— Не отдавай, паря. Себе заграбастает. Ведаем Хотяйку! Из плута скроен, мошенником подбит. Пусть земского старосту кличет.
— Спасибо, братцы.
Иванка спрятал кису, а Хотяйка, зло ощерившись на толпу, неторопко пошагал к Земской избе.
