Находились и шутники сквозь слезы:
— Вестимо. Помирать — не лапоть ковырять, лег под образа да выпучил глаза.
Не миновала беда даже зажиточных мужиков. И два года не прошло, как превратились они в «захудалых».
Слота хмуро ронял:
— Ныне с одной лошаденкой остался. Скотину — под нож — и в Ярославль на торги. Почитай, и с хлебом пришлось распрощаться. Принес тиуну деньги, а тот, подлая душонка, рот кривит. «Остался должок за тобой. На барскую запашку трое ден не выходил». Тьфу! Копье ему в брюхо. Не ведаю, как и зиму прожить. Разве что ребятню на осиновую кору перевести.
Про нужду же Иванки Сусанина и говорить не приходиться. Лицо его было мрачней грозовой тучи. Молвил тестю после долгих раздумий:
— Котыга (Иванка и Слота угодили в его поместье) всех мужиков по миру пустит. Но больше такое терпеть не можно. Надо сход собирать.
— А дале?
— Уговорить мужиков, дабы к тиуну идти и заявить, что оброки и подати нам не под силу.
— А коль тиун Пинай заковряжится?
— Припугнуть. Всем-де миром в бега сойдем. Мужикам терять нечего. Тогда и поместью конец.
Слота глянул на зятя удивленными глазами.
— Но то ж бунт, Иванка. И как тебя угораздило такое помыслить?
— Нужда доведет — и за вилы схватишься.
Слота головой покачал.
— Не ведал я тебя таким, зятек. Куда твое степенство делось?
Иванка пожал дюжими плечами и больше не произнес ни слова.
А Слота раздумчиво жевал зубами обвисший кончик рыжего уса. Зять-то, кажись, дело толкует. Коль оброки и подати Котыга не укоротит, и впрямь берись за суму. А что от нищеброда помещику взять? Пустую котомку из дерюги. Должен же он мужичьему челобитью внять. С одного быка двух шкур не дерут. Пожалуй, прав Иванка. Надо мужиков собрать и отправиться к тиуну, дабы тот своего барина оповестил.
Молвил:
— Надо попробовать, Иванка. Но тебе мужиков собирать не советую. Молод ты еще на такие дела. А мужики у нас — каждый себе на уме. Бей иного дубиной, а он к тиуну с жалобой и ногой не ступит. Его и калачом к Пинаю не заманишь. Сам пойду мужиков уговаривать.
Слота «уговорил» две трети котыгинских крестьян. Тиун встретил толпу у своих ворот. Недобрыми, прищуренными глазами обвел мужиков, буркнул:
— Чего притащились?
У мужиков рот на веревочке. Вякнешь первым — тебя заводчиком почтут. Пинай же человек злопамятный, воровским человеком помыслит. А коль вор, значит, бунтовщик царю и Отечеству, такого можно и в Губную избу[57] кинуть. А там и дыба по ворам скучает. Сыщут с пристрастием. Руки вывернут и крюком за ребро подвесят. И кнута сведаешь, и на раскаленные уголья пятками опустят.
