Опять в ушах звон, в глазах слезы, ночь… но продолжу, я смотрел на него и понимал, что схожу с ума…
Помедлив, он лег на пол у ног статуи и заснул, а я проснулся…
Помню, ну и смеялся же я… и услышал смех из тьмы, в какой таятся покойники, ведь должна же они где-то быть?..
Говорят, что сны продолжаются и после смерти… три дня снятся сны, потом кошмары…
В том моем сне была и Ада… и исчезла в облаках вместе с ветром, ее соблазнителем…
Я был этим ветром… я обнимал ее и пел весь во власти темных желаний…
Говорить я не мог, заикался… и с опаской заглядывал ей в глаза, разум свой теряя…
Не помню, как я оказался на острове в той же пещере, в которой Рая кормила грудью детей Бенедикта, а потом исчезла вместе с детьми…
Как-то ночью она явилась со стайкой детей видом похожая на одалиску или гетеру, в танце изгибающих спину…
Помню, я хотел спросить Раю об Аде, но задохнулся от астмы…
Я смотрел на танцующую Раю, а видел Аду… она или ее тень стояла у стены, губы закусив, глаза ее слегка косили, когда она волновалась…
Помню, жадно в трепете я обнял ее и очнулся… я все еще горел страстью, не остыл…
Ушла ночь… наслаждение я не получил… или получил?.. не помню…
Весь следующий день я ждал ночи…
Я увидел Аду в саду, цветущую невинностью, ей было 13 лет, мне чуть больше… я весь устремился к ней…
Бедный я, бедный… так я и не изведал разрешенного богом блаженства… молча стоял я у засохшей яблони и тряс голой…
Сколько было этих снов!..
И вот, догнала меня старость бесплодная, образумила, но в сердце тайно все еще что-то горит… или тлеет?.. сил нет, но влечет меня к Аде, телом нежной, мягкой…
Помню, я лег на ее тень на песке, и, обессиленный, впал в сон…»
Шум толпы, собравшейся у руин театра, прервал сон Марка…
Он рассеянно глянул по сторонам… он все еще пребывал в созерцательном состоянии на острове в пещере с мэром…
Над морем мерцал и отсвечивал свод темной августовской ночи…
Прибой исполнял тихую похоронную мелодию…
Пес Пифагор опять зарычал…
— Пифагор, за что ты так разъярился на этого старого грешника?.. надеюсь, не из-за меня?.. человек такой кроткий, как я, вполне может терпеть обиды и даже сделаться мучеником по своей воле…
Марк выговорил эту фразу настолько весело и бодро, насколько позволяла ему грудь, стесненная тоской и астмой… он пытался подбодрить мэра…
— Мне пора, но я, пожалуй, еще навещу тебя после судного дня, надеюсь, ты окажешь мне одолжение, дождешься…
Сказал еще что-то невнятное, Марк покинул пещеру и вернулся на площадь у руин театра, ставшего местом заклания стольких невинных жертв… он шел медленно с опущенными руками между живыми мертвецами… его преследовали сновидения и тревожные мысли о Бенедикте и будущем острова, без надежды приблизиться к нему и остаться там самим собой…
