Поразительно, что расцвет творчества Плавта совпадает со второй пунической войной, самой опасной и кровопролитной из всех внешних войн Рима: римляне могли веселиться и наслаждаться искусством в то время, когда Италия лежала в руинах, один за другим отпадали союзные города и Ганнибал стоял у ворот. Между тем у Плавта встречается лишь одно бессодержательное упоминание этих впечатляющих событий ("Шкатулка", стихи 202-203). В отличие от Аристофана, драматургия которого служит своеобразной летописью современной ему бурной государственной жизни, Плавт избегал политических острот. У него, как впоследствии у сатирика Луцилия, не было вельможных покровителей, а Рим, который всегда был строг к острословам и при военном положении, естественно, должен был еще более ужесточить цензуру, мог нехорошо обойтись со своим шутом. Точно так же и выведение богов в качестве персонажей комедии положений (эллинизм в лице сиракузянина Ринфона имел образцы таких пародийно-мифологических пьес) вряд ли могло быть одобрено, почему, как нам кажется, во всем варроновском списке и присутствует только одна такая пьеса - "Амфитрион". Плавта явно не привлекала судьба старшего собрата по искусству Гнея Невия, посаженного в тюрьму за попытку стать латинским Аристофаном. Кстати, наш автор не упустил случая посмеяться над неосторожным конкурентом ("Хвастливый воин", стихи 211-212). Зато Плавт в угоду военизированной публике обильно уснащает свои стихи военными метафорами здесь и баллисты хитростей, и колбасные когорты, и тараны судьбы, и легионы несчастий (последнее, заметим, перекочевало в позднейшую литературу и теперь стало ходовым). Это, как и пожелание быть смелыми, как всегда, на страх врагам - типичный плавтовский подхалимаж того же низкого толка, что и выпрашивание у зрителя аплодисментов в конце каждой пьесы.
По окончании своей деловой карьеры Плавт, вынужденный как-то бороться с нуждой, поступил на службу к мельнику и проработал у него какое-то время, достаточное, чтобы снова поправить денежные дела. До сих пор не опровергнуто мнение о том, что эта биографическая подробность вычитана грамматиками из текста плавтовских комедий и таким образом не является вполне достоверной. Мы предоставляем читателю возможность найти подтверждение или опровержение данной позиции. Очевидно одно: к тому времени, когда неудавшийся купец полностью посвятил себя театру в смешанном качестве драматурга, антрепренера и актера, он сумел как-то раздобыть средства, необходимые для постановки спектаклей. Далее последовал быстрый и ошеломляющий успех, в котором немаловажную роль сыграло то, что Плавт обслуживал своим остроумием новый государственный институт - священный праздник, учреждавшийся регулярно, а иногда - экстренно, в связи с неблагоприятными знамениями, для того чтобы умилостивить божество, долженствующее отразить от народа и войска какую-нибудь напасть. Так, о комедии "Псевдол" дидаскалии Амброзианской рукописи сообщают, что она была поставлена в 194 году на празднике, устроенном в честь экзотической богини малоазийского происхождения Великой Матери. В войске свирепствовала чума и могучая Мать богов призывалась остановить болезнь. Заодно представлялась прекрасная возможность поразвлечься, и тут как раз комедиограф вступал в свои права. В точности неизвестно, должен ли был Плавт, как это имело место у греков, соревноваться с другими поэтами - в прологах нередки просьбы о беспристрастности. Плату он, как и другие, получал от начальника игр по уговору, и эти гонорары, позволившие Плавту закончить свои дни безбедным человеком, указывают на то, что в римских сценических играх значение забавы всегда превалировало над служением божеству и что латинские комические поэты в отличие от греческих сводились на положение ремесленников и шутов.
