Камилла резко встала, стул заскрежетал по полу.
— Не будь столь драматична, — отметила она, впечатленная, — или я запишу тебя еще и в театр.
* * *
Габриэль ждал ее у школы, бездельничая в синем юнкере. В основном, синем — одна дверь была белой. Его было легко найти, даже если бы он был не единственным, кто ждал возле школы. Несколько машин стояло за школой на парковке — Камилла предположила, что они принадлежат учителям, которые задержались в школе.
Она скользнула на переднее сиденье, позволяя сумке упасть на пол, и одним плавным движением закрыла дверь. Ей даже не хотелось смотреть на него сейчас.
— Я никогда не забирал детей со школы после их первого дня, — сказал он в своем обычном тоне. — Думаю, предполагается, что ты расскажешь мне всё о своем дне. Скажи мне, что у тебя появилось много друзей, симпатичный парень пригласил на свидание, и идиот-учитель английского задал тебе слишком много домашней работы.
По крайней мере, теперь она могла говорить на своем языке.
— Я не вернусь туда, — категорически заявила она на японском.
Он вздохнул, переключая передачу.
— Нет, смотри, это не так работает. Скажи, что ты торговала едой с остальными ребятами в кафетерии.
— Мне что, семь? И кого заботит еда в кафетерии?
— Меня. Если они не кормят вас должным образом, я направлю жалобу в школьный совет. Погоди, я теперь должен присоединиться к ассоциации родителей-учителей? В Хэйвенвуде есть эта ассоциация? — размышлял он.
— Ты меня игнорируешь, — кипятилась Камилла.
— Я тебя отвлекаю. В этом есть разница.
— В любом случае, ты меня не слушаешь. Я не хочу иметь ничего общего с другими студентами. Они или совсем не обращают на меня внимания, или являются орудием в руках директора. Овцы и волки.
Реакцию Габриэля отрезвила ее метафора. Свет впереди изменился на желтый, потом на красный. Машина замедлилась и остановилась на перекрестке.
— Она назвала меня монстром, — сказала Камилла.
Габриэль медленно вдохнул, и провел рукой по своим прекрасным, черным как смола, волосам, не отводя взгляда от светофора.
— Черт. Уже?
— Она хочет, чтобы я ушла.
— О-о, нет, малыш. Ни в малейшей степени. Скорее наоборот. Она знает, что ее семья сделает с ней, если она позволит нам уйти. Она может нас не любить, но ни в коем случае она не хочет от нас избавиться, — он замолчал на мгновение, а потом усмешка медленно появилась на его лице. Эта улыбка означала, что они сделают что-то опасное, что-то необычное, она почти улыбнулась этому также, как и он. Он не был достаточно обидчивым человеком, чтобы оставаться сердитым.
