— Дай! — забрал гитару Валера. — Серега сыграет.
Сережа взял гитару, начал настраивать струны.
— Эх! — вздохнул Сашка. — Мне бы зуб полечить и научиться играть на гитаре.
— Что она у тебя такая расстроенная? — удивился Сережа.
— Не знаю, должно, от сырости, — сказал Сашка и вдруг запел, не дожидаясь музыки, заглушая зубную боль:
Я кричу, потому что тоскую.
Потому что не знаю, кто вор,
Кто украл птицу счастья людскую
И где прячет ее до сих пор.
Школьная директорская интермедия
Маляры протопали по коридору с кистями, с ведрами. Робы, заляпанные мелом, топорщились на них. По линолеуму, из конца в конец, протянулись три цепочки белых следов.
Старший, сильно припадающий на правую ногу дядька прошел в кабинет к директору, а две девушки остались с ведрами и кистями в коридоре. Одна из них, курносая, черноглазая, от нечего делать принялась читать школьные правила, вывешенные на стене, рядом с директорским кабинетом, вторая, плоскогрудая, высокая, ждала, терпеливо прислонившись к стене и глядя в окно.
Старший и Василий Артамонович вышли из кабинета, улыбаясь. Старший держал в руках какую-то бумажку.
— И зимой снимать? — весело спросила курносая, глядя на директора.
— Что снимать? — улыбнулся девушке Василий Артамонович.
— Шапку! — весело, но с некоторым удивлением ткнула курносая пальцем в двенадцатый пункт школьных правил. На стекле осталось белое пятнышко мела. Девушка хотела его стереть и намазала еще больше. Василий Артамонович стоял, молчал и как-то странно, без улыбки смотрел на девушку.
— Я имею в виду это… «быть почтительным с директором и учителями. При встречах приветствовать их вежливым поклоном, при этом мальчикам снимать головные уборы», — быстро прочитала она, пропуская некоторые слова.
Василий Артамонович и после этого стоял, смотрел и молчал, словно заледенел. Курносая растерянно оглянулась на старшего и на флегматично стоящую у стены напарницу.
— Занимайтесь своим делом, — наконец сказал директор и, попрощавшись со всеми коротким кивком, вернулся в кабинет.
В коридоре после его ухода некоторое время царила недоуменная тишина. Василий Артамонович с раздражением прислушивался к этой тишине. Его неприятно поразило веселое удивление девушки. Недоволен он был и собой. Надо было просто ответить «Да!». Своим поведением он невольно выдал себя. На стене в деревянной раме под стеклом висели совсем не те правила, которые были утверждены министерством просвещения. Василий Артамонович считал преждевременным введение новых правил, до которых школьники еще не доросли. Он-то знал это лучше, чем кто-нибудь. Не зря проводил анкетирование. Поторопились там, в Москве, составить новые правила, рассчитанные на самосознание школьника.
