Я подождал. Белобородов тяжело дышал на другом конце провода. Я положил трубку.
Если бы Белобородов хоть заикнулся о кознях французской контрразведки, я бы сорвался. Но у него хватило ума промолчать.
В три часа ночи я решил завязать со всем и улететь в Москву первым самолетом. В четыре утра, когда я допил весь свой запас виски, я начал себя уговаривать в вероятности несчастного случая. В конце концов, ежегодно на дорогах Франции гибнет около двадцати тысяч человек. И ночью по Парижу все гоняют, как хотят. Авария? Пьяный водитель грузовика? Вполне возможно. Но Лида была нашим «слабым местом», за ней следил ДСТ, Лида знала о существовании Мишеля Жиро. Какой соблазн, более того, вполне логично подстраховаться, когда на карту поставлено все. Как бы ты поступил на месте Белобородова? Ведь ты сам ему разрешил делать то, что он считает необходимым.
А Лида сказала: «…И такого дурака я люблю».
Но при чем тут этот парень, порученец, который так и не дожил до своих «Жигулей»? Несчастный случай?
Не помню, когда я проснулся. Теперь все не имело значения. День я провел дома. Я никого не хотел видеть.
Телефон ни разу не пикнул, словно его вырубили.
К вечеру я принял душ, побрился.
С опозданием включил телевизор, чтобы посмотреть последние известия.
По экрану метались демонстранты. Разгневанные лица. Красные флаги, крики: «Фашизм не пройдет!» Крупный план перевернутой горящей автомашины. Крупный план баррикады. Полицейские пятятся под градом камней. Взволнованный голос диктора: «Только что нам сообщили из госпиталя Кошен. Врачи считают положение безнадежным. Повторяем, Генеральный секретарь компартии Франции был тяжело ранен выстрелами из автоматического оружия предположительно немецкого производства. Машину Генерального секретаря обстреляли на бульваре Порт-Руайяль. Телохранители и шофер убиты на месте. Генеральный секретарь был доставлен в госпиталь Кошен в критическом состоянии…»
Я надел пиджак и поехал в посольство.
Во французской политике мы всегда ставили на правых. Наихудшие отношения с Францией были при социалисте Миттеране. Старая лиса Миттеран больше всего опасался своих товарищей по классовой борьбе — коммунистов. Он отлично знал, на какие штучки они способны.
Нынешний Президент республики — выходец из аристократической семьи. Ловкий политик, прекрасный финансист, тонкий знаток дел на африканском континенте. Ему не давали спать лавры генерала де Голля, он мечтал возродить былое величие Франции и поэтому балансировал между СССР и США. Причем в острых международных ситуациях он скорее склонялся в сторону СССР, ибо не хотел прослыть прислужником американского империализма. Американцы могли диктовать кому угодно, но не ему, гордому аристократу. Его комплекс неполноценности заключался в том, что он стыдился быть правым — правые во Франции никогда не были популярны, поэтому Президент называл себя либералом, увеличивал зарплату низкооплачиваемым рабочим и посещал бедные семьи, чтобы, так сказать, познать жизнь народа. В сущности, о народе у него были смутные представления. Например, он всерьез полагал, что трудящиеся бастуют потому, что недовольны жизнью (а не потому, что руководство профсоюзов дает приказ провести забастовку). Следуя своей репутации либерала, он заигрывал с коммунистами, так как верил, что именно коммунисты выражают настроения простого люда. Как потомок аристократов он унаследовал классический комплекс вины перед народом. Убежден, что Президент, человек энциклопедического образования, не прочел ни одной книги Ленина и искренне надеялся создать во Франции государство всеобщей гармонии.
