И вот сейчас, слушая Мишеля Жиро, я пытался разгадать, что же с ним происходит.
Вроде бы Мишель был в явном смятении. Ну да, Клод Бернан, так называемый чиновник из канцелярии премьер-министра — это особая контрразведка в контрразведке, ведет самостоятельно параллельную анкету. Очень много знает. Еще о большем догадывается.
— Повторяю, — сказал Мишель Жиро, — Клод Бернан дышит вам в затылок. Я вам советую немедленно возвращаться в Москву.
Звучало очень мило и трогательно. Вовремя дать такую информацию — уже за это можно было месье Жиро все простить.
А если?
А если он просто спасает свою шкуру, резонно предполагая, что, распутав мой клубок, Клод Бернан выйдет и на инспектора Жиро?
А если они уже его нащупали, и он покорно исполняет замысел Бернана и хочет тихо и безболезненно, но согласно инструкциям ДСТ, вывести меня из игры?
А если он просто все придумал и желает лишь развязаться с нами, «спрыгнуть с поезда»?
— Вы сделали отчаянный шаг, — сказал я. — Прийти ночью на известную ДСТ квартиру, когда в ней кто-то есть… Зачем такой риск?
— Вы недооцениваете французскую полицию, — усмехнулся Жиро. — Если бы я не хотел вас будить, вы бы спали как сурки — хоть танцуй в гостиной рок-н-ролл! Вы бы проснулись лишь утром, с легкой головной болью. И потом у меня задание. Вы ляжете спать, и я поменяю лампу в прихожей. Увы, отныне Клод Бернан будет в курсе всех интимных глупостей, которые вы говорите своей даме даже в постели. Но вы должны вести себя так, будто ни о чем не подозреваете.
Вот это уже было похоже на правду!
— Ошибаетесь, — сказал я, — я невысокого мнения о французской разведке. Поэтому считаю, что при всех возможных политических изменениях французской службой безопасности будет руководить французский профессиональный полицейский. Естественно тот, которому мы доверяем. Как вы догадываетесь, я не собираюсь сматывать удочки в Москву.
Он оказался очень умненьким, этот паренек. Недаром товарищ Фрашон поверил в него и на него поставил. Не задавая никаких промежуточных вопросов, вернее, прокрутив их в своей голове и сам дав на них ответ (и все это за десять секунд, пока он добавлял в стакан виски), Мишель Жиро задумчиво произнес:
— О'кэй! Но Клод Бернан взяток не берет.
— Знаю, — сказал я, — однако, что значит «не берет»? Десять тысяч не берет, сто тысяч не берет, но миллион он возьмет?
Взглянув на ошарашенное лицо моего собеседника, я понял, что партия мною выиграна.
Взяв за правило не вмешиваться в дела Белобородова, я ничего не сказал, не удивился, увидев, что на такое ответственное закрытое совещание Белобородов привел Миловидова, человека неопределенных лет, скорее молодого, служившего в посольстве по культуре и, насколько я знал, на самых низших должностях: то ли киноленты для посольских просмотров заказывал, то ли цветы дарил приглашенным к нам артистам и писателям. Ну хорошо, привели товарища — так сиди и помалкивай в тряпочку, однако у Миловидова было нечто вроде недержания смеха — он смеялся буквально после каждой фразы, будто мы тут анекдоты рассказывали. Я заметил, что этот громкий глупый смех неприятен не только мне — генерал-лейтенант, военный атташе, тоже поеживался.
