— Как себя чувствуете?.. — тихонько спрашиваю я больную, стараясь выглядеть перед ней как можно ласковее.
— Хорошо… — отвечает она и смотрит на меня довольно долго и странно. Может быть, своим женским чутьем угадывает во мне юного, незрелого докторишку, еще многому в жизни не научившегося и также многого не понявшего в этой суетной медицинской работе.
Я смотрю на нее. Нет, нет, ее лицо благородно, и в нем не просматривается насмешки ко мне, наоборот, оно полно сострадания.
Быстро нащупываю ее пульс. Затем пересматриваю электрокардиограмму. «Стенокардия. Блокада левой ножки». Тоны сердца ритмичные. Все пока хорошо.
Влетевший в дверную форточку ветерок освежил меня. Его поток совпал с томным, особым урчанием мотора на повороте и с щелканьем замочка на сумочке у больной.
— Доктор, кажись, приехали… — в радости произнес водитель и, застучав сапогами, приоткрыл дверцу.
— А это вот вам… — и больная протянула мне конфетку. Я вздрогнул.
— Нет… нет… — отказываюсь я и, отводя в сторону руки, выпускаю электрокардиограмму на пол.
— Да какой там нет-нет. Я же вижу, вас мучает голод. Берите, берите. Пустышка-ледышка, а жажду утоляет…
Мне почему-то стыдно.
— Спасибо… — благодарю я ее и, чтобы не оскорбить ее, тут же забрасываю пустышку-ледышку в рот. И помогаю больной выйти из салона.
Она маленького роста, с длинными локонами, с карими глазами, с родинкой на левой щеке. Губы от сердечной ноющей боли то и дело слегка раскрываются. У приемного покоя, когда я подал ей вторую руку, чтобы помочь ей взойти на крылечко, она, крепко сжав мои пальцы, произнесла:
— В следующий раз обязательно приглашу вас к себе на обед. Покушаете у меня аппетитно… — И с улыбкой добавила: — Сделаю ложный вызов, ей-богу, сделаю…
Я оступился. В который раз это неумение скрыть себя от больного подводило меня.
Она придержала мой шаг, видимо, ожидая ответа. И я, словно и дожидавшийся этого ее предложения, ответил как можно ласковее:
— Не волнуйтесь, я обязательно, обязательно к вам приеду…
В распутицу почти у самого вокзала прокололи колесо.
— Эхма!.. — вздохнул молоденький водитель и, выпрыгнув из кабины, кинул на сиденье кепку и, с печалью даванув по колесу ногой, по-мужицки стал закатывать брюки.
Мы возвращались с вызова. Так что не было тех забот и волнений, которые бывают, если, наоборот, мчишься на вызов.
День был солнечным. И точно зеркало было небо. И кружились, и пели в нем птицы.
— Что, дел много? — спросил я водителя и подошел к нему, чтобы хоть чем-нибудь помочь.
