Я повернулся и пристально на него посмотрел: он был очень бледен.
— Что вы сказали, Виктор? — переспросил я.
— О сударь, — ответил он, — правда, я сам ничего не понимаю.
— Какой еще господин де Франки хочет со мной поговорить? Ну!
— Ваш друг… я видел как он приходил к вам один или два раза…
— Вы с ума сошли, мой дорогой! Вы разве не знаете, что пять дней назад мы имели несчастье его потерять?
— Да, сударь, и вот из-за этого я так взволнован. Он позвонил, я был в прихожей и открыл дверь. Я сразу же отскочил, когда увидел его. Он вошел и спросил, дома ли вы. Я был так взволнован, что ответил утвердительно. И он мне сказал: «Ступайте сообщите ему, что господин де Франки просит разрешения с ним поговорить»; вот почему я пришел.
— Вы сошли с ума, мой дорогой! Прихожая была слабо освещена, и вы, конечно, плохо видели, вы все еще не проснулись и не расслышали. Вернитесь и спросите еще раз имя.
— О, это совершенно ни к чему, и уверяю, сударь, что не ошибаюсь: я хорошо видел и хорошо слышал.
— Тогда пусть войдет.
Виктор, дрожа, вернулся к двери, открыл ее и потом, оставаясь внутри комнаты, сказал:
— Сударь, соблаговолите войти.
И я услышал, несмотря на то, что ковер их приглушал, шаги, которые пересекли прихожую и приблизились к моей комнате, затем почти сразу же я увидел, как на пороге двери действительно появился г-н де Франки.
Признаюсь, что первым охватившим меня чувством был ужас. Я поднялся и сделал шаг назад.
— Извините, что беспокою вас в подобный час, — сказал мне г-н де Франки, — но я приехал всего лишь десять минут назад, и вы понимаете, что я не хотел ждать до завтра, чтобы прийти поговорить с вами.
— О, мой дорогой Люсьен, — воскликнул я, бросившись к нему и обняв, — это вы, это ведь вы!
И помимо воли я прослезился.
— Да, — сказал он, — это я.
Я подсчитал, сколько времени прошло: едва ли письмо должно было дойти, не говоря уже о Соллакаро, но даже и до Аяччо.
— О Боже мой, — воскликнул я, — так вы ничего не знаете!
— Я знаю все, — сказал он.
— Как это все?
— Да, все.
— Виктор, — сказал я, поворачиваясь к слуге, все еще не пришедшему в себя, — оставьте нас или лучше вернитесь через четверть часа с сервированным подносом; вы поужинаете со мной, Люсьен, и останетесь здесь ночевать, не так ли?
— Я согласен на все, — сказал он, — я не ел с самого Осера. Кроме того, поскольку меня никто не знает, или, скорее, — добавил он с очень печальной улыбкой, — поскольку все принимают меня за бедного брата, меня не впустили в его дом, и я ушел оттуда, оставив всех в сильном смятении.
