— Да, конечно, — ответил я, — но случайно получилось, что, когда я расставался с ним, он был одет так же, как вы сейчас, если не считать белых панталон: их пока рано надевать здесь, в Париже. Вот почему для меня даже это отличие исчезло. Но, — продолжал я, вынимая из бумажника письмо, — понимаю, что вы спешите узнать семейные новости, возьмите это письмо — я бы оставил его у вас вчера, если бы не пообещал госпоже де Франки передать его вам лично.
— Вы их всех покинули в добром здравии?
— Да, но они беспокоятся.
— Обо мне?
— О вас. Но прочтите письмо, прошу вас.
— Вы разрешите?
— Само собой разумеется!
Господин де Франки распечатал письмо; я же тем временем достал сигареты.
Я наблюдал за ним, пока он быстро пробегал глазами послание брата; время от времени он улыбался и бормотал:
— Милый Люсьен! Моя добрая матушка!.. Да… да… понимаю…
Я все еще не мог привыкнуть к этому странному сходству. Между тем, как и говорил мне Люсьен, я отметил у его брата более бледную кожу и более чистое французское произношение.
— Ну хорошо, — сказал я, предлагая ему сигарету, и он, закончив читать, зажег ее от моей, — вы поняли, что, как я вам и говорил, ваша семья была обеспокоена, но, к счастью, я вижу, что это было напрасно.
— Нет, — ответил он мне с грустью в голосе, — вовсе нет. Я совсем не болен, это верно, но у меня довольно большая неприятность; она усугубляется от мысли, что, страдая здесь, я заставляю брата страдать там.
— То, что вы говорите, я уже слышал от господина Люсьена. Дабы увериться в том, что это правда, а не его домыслы, я сейчас действительно получил тому достаточно убедительное доказательство. А вы сами, сударь, уверены, что недомогание, которое там испытывает ваш брат, вызвано именно вашими страданиями здесь?
— Да, сударь, совершенно уверен.
— Тогда, поскольку после вашего утвердительного ответа я еще больше заинтересовался тем, что с вами случилось, то позвольте вас спросить, и не из праздного любопытства: это несчастье, о котором вы только что говорили, уже прошло или как-то улаживается?
— О Боже мой! Знаете ли, сударь, — сказал он, — даже самые тяжелые переживания притупляются со временем. И если какой-нибудь несчастный случай не разбередит мое сердце, то оно, конечно, покровоточит какое-то время и в конце концов заживет. А пока примите еще раз мои благодарности и позвольте мне иногда приходить к вам беседовать о Соллакаро.
— С великим удовольствием, — сказал я, — а почему бы нам прямо сейчас не продолжить разговор, ведь он интересен и вам и мне? Подождите, мой слуга собирается объявить, что завтрак готов. Доставьте мне радость — съешьте вместе со мной отбивную, и мы вдоволь побеседуем.
