Да как еще выжил! Не позади народа идет, а впереди, с красной шапочкой и с великолепной крокодиловой папочкой, да еще ручка-самописка. И места вроде ручка особого не занимает, но он этой ручке придавал большое значение, ибо благодаря этой ручке преуспевающе жил и еще преуспевающе кормился и других кормил.
Гладковыбритый, подтянутый, в черном костюме, с «бабочкой» на тонкой шее, он, аккуратно выйдя из своих белых «Жигулей» и взяв для приличия костяные счеты довоенного образца, прямым ходом шел к директору.
— Слава Богу, — облегченно вздыхал директор. — А то я тут было уже хотел на твои розыски милицию посылать…
Директор хотел обнять Арнольда.
— Тихо, тихо, — останавливал он директора. — Вы же прекрасно знаете, я этого не признаю… Да и грипп сейчас…
— Понимаю… понимаю… — улыбался директор и подавал Арнольду стакан снежного кваса.
— Спасибо, спасибо, — благодарил тот и переходил к делу.
— Ну а теперь, дорогой товарищ… — Арнольд в каком-то удовольствии потер руки. — Я должен за три дня устранить все ваши подводные камни. Вот только, как и раньше, я попрошу у вас небольшое, так сказать, прикрытие, то есть письменное разрешение на приписки.
— А вдруг посадят?
Арнольд, лихо, без всякого зеркала, поправив «бабочку», успокаивал:
— Фирма веники не вяжет…
— Ладно, погибать, так с музыкой, — и директор начеркал расписку.
— Ну, теперь я вам цифры выведу. Десять лет государство не будет знать, куда девать шестеренки.
Поздним вечером, освободившись от приписок, Арнольд шел в третий цех, где работал Колька. Он любил посмотреть на его работу.
Токарный станок ревел как зверь. Колькины руки, опухшие, все в ссадинах, поднимая одну за другой заготовки, вставляли их в обойму, и неудержимый резак нажатием кнопки пускался в ход. Стружка разлеталась по сторонам. Колькина спина парила. Грязный пот, стекая, солил губы. Колька работал в майке. Когда шестеренка была готова, он нежно клал ее на руку и весело, словно детеныша, подбросив в воздухе, с улыбочкой кричал: «Нет, не дадим в обиду токарей России!»
Помощник, уставший и давным-давно очумевший от непрерывного подвоза заготовок, с трудом приподнявшись на цыпочках, просил Кольку:
— Отдохнул бы…
— Не могу жить у Христа за пазухой, — отвечал ему Колька и прибавлял обороты.
Увлекшись работой, Колька не замечал времени. Измотанные до предела уходили куда глаза глядят один за другим помощники.
И Колька оставался один.
— Коль! — кричала жена, придя на завод. — Айда домой?..
