…Не только Никифоров, но и сам председатель полюбил полеты. Обычно к вечеру, когда на небо всходила луна и появлялись звезды, он подходил к Виолеттиному дому с Веркой. Растоптав на снегу небольшую площадку и вытянув вперед руки, он поджимал больную ногу и, покачиваясь, кричал:
— Пусть для некоторых она чудачка, а для меня она что-то наподобие летающей тарелки.
— А что? — соглашалась Верка. — Если ты будешь все время думать о полетах, то тебе не только Виолетта, но и весь поселок будет казаться летающей тарелкой…
А Виолетта, выглянув из окошка, уже кричала председателю:
— Делайте как я!
— С удовольствием, — отвечал ей Пред и, с трудом удерживая равновесие, цеплялся за Верку и вместе с нею падал в снег.
— Ну почему ты над ней все время смеешься? — сердился он на Верку.
— А потому… что все это цирк.
— Ну нет, нет… ты запомни, — кричал Пред. — То, что делает Ветка, совсем не смешно.
К храму идут старушки. Все они празднично одеты. Отец Николай смотрит из алтарного окна на снежинки и, изредка крестясь, шепчет:
— Русский народ всегда ждал… До каких пор ему еще ждать?
Крест на его груди блестит. В левой руке он держит горящую свечу. Дьякон читает псалмы. Отец Николай выходит из алтаря в храм. Медленно идет по нему, кланяясь по сторонам. И вдруг видит мальчика, того самого, маленького и худенького, с узелочком в руках, который задавал ему вопрос… Отец Николай вздрагивает и сквозь слезы шепчет:
— Крошка моя… Почему я тебе правду не сказал?
А мальчик, словно поняв его, как закричит на весь храм:
— Батюшка, вам нельзя молчать… Вам…
Голос у мальчика простужен. Он начинает кашлять. Мимо храма с шумом проходят ряженые. Слышен голос псаломщика:
— Казанской Божьей матери, Смоленской Божьей матери, Троеручицы Божьей матери… И всем Российским чудотворцам вечная слава!
— Полет снежинок лучше полета пушинок, — говорит мальчонка нищему, сидящему на паперти. Тот, перекрестившись три раза, задумчиво произносит:
— Только Богу известно, что лучше.
— Эге, дед, ты не прав… — перебивает его мальчонка. — Чай, есть что тебе рассказать, а ты все молчишь и молчишь…
Ряженые проходят мимо. Снег кружится, пляшет в воздухе, то и дело осыпая их разноцветные костюмы сказочным сиянием.
На свете ничего нет красивее снежинок. Протягивая навстречу им руки, я иду на вызовы. Передо мной недочищенные проходы к домам, острые кончики выглядывающего из-под снега штакетника, промерзшие, полузанесенные снегом поленницы дров. Точно пики, антенны в небе. Матовые сосульки, будто длинные, сказочные кисти рук, висят на уголках крыш.
