И Ероха пел. Выполнял заказы добросовестно. Пел яро, смело, живо. И почти все хохотали до слез. Вдоволь наслушавшись Ероху, мужики, подойдя к открытому окну, нервно курили. А если в компании был Никифоров, то тот обязательно хвалил Ероху: «Молодец, — и ласково хлопал его по плечу. — Только вот все никак не соберусь переписать твои басенки, уж больно нравятся они мне…» Но в полночь и Никифоров уходил.
Все засыпали. Только Ероха не спал. Даже оставшись один, он все равно тренькал и тренькал.
Иногда в час ночи приходил председатель.
— Ероха! Ты чего это растренькался? — спрашивал он и приказывал: — Закругляйся, пойдем к Верке.
— А одежонка твоя? — спрашивал Ероха.
— Моя… моя… — бурчал Пред, доставая из мешка Веркино манто.
— Ероха… А Ероха? — досыта наслушавшись треньканья, спрашивала Верка.
— Чего? — водил усами Ероха.
— А денег много у тебя?
— Ни копейки, — отвечал Ероха.
— Ну и бедность. Ну и бедность, — вздыхала Верка.
Потом она вновь спрашивала:
— Ероха… А Ероха? Чего?
— А у тебя бабы были?
— Не-а.
— Что ж, не любили?
— Нет, любили. Только через день-два как увидят, что я без копейки, сразу и уходят.
— А разве поссовет тебе не платит? А ну, Вовик, скажи, сколько он получает?
Пред краснел. Белел. Вздыхал.
— Ладно, будет тебе.
— Нет, ты уж с этого дня ему деньги обязательно заплати.
— Деньги будут ему только мешать.
Верка, зная, что от задремавшего председателя толку не добьешься, опять спрашивала Ероху:
— Ну а хлеб ты за какие шиши покупаешь?
— Да ни за какие, — спокойно шевелил усами Ероха.
Она смеялась.
— Надо же. Ты небось не знаешь, сколько и за хлеб платить?
— Не-а, не знаю, — простенько отвечал Ероха. — А зачем мне и знать? Люди за музыку порой столько надают, что мне не только на месяц, но и на два хватает. Ну а я и без хлеба прожить могу… Привычен… Когда в окружении был, то целый месяц корой питался.
— Не может быть, — удивлялась Верка.
— Все может быть, дамочка, — и, чтобы не заплакать и тем самым не опозориться перед Веркой-красавицей, Ероха так бил пальцами о струны, что Пред, вскакивая со стула, шептал: «Господи Иисусе… опять канонада…»
— Это не канонада, — скрипя зубами, отвечал ему Ероха. — Это «Аппассионата».
— Надо же, разбирается, — замирал председатель.
А Верка, удивленная Ерохиным рассказом, смотрела на него с таким напряжением и с таким вниманием, словно перед ней был не балалаечник Ероха, числившийся в поссовете дворником, а самый святой на Руси.
— Никола… Точь-в-точь Никола… — вдруг прошептала она обрадованно и, подбежав к Ерохе, стала просить его: — Играй, играй «Аппассионату», — а потом в восторге сказала председателю: — Это надо же, играет человек, у которого никогда не было денег. Ты представляешь. Нет, ты не представляешь? — и, не дождавшись, что ответит Пред, она, быстро достав рубли, комкая, стала бросать их на пол и в плаче шептать: — А вот вам… вот вам… Да здравствует «Аппассионата»…
