А она:
— Ура-а… Мы уже полетели… Догоняй меня… догоняй…
Неожиданно край крыши подо мной треснул, и я вниз головой приземлился в сугроб.
Снежинки недолго падали на меня… Через минуту Виолетта прилетела ко мне.
— А ты знаешь, у тебя получается, — сказала Виолетта.
Я, в испуге пробежав одну, затем вторую комнату, что есть мочи помчался к больнице.
— Ты куда? — закричала она. — Постой…
Остановившись, я посмотрел на нее. После полета она была очень красива. Румяные щеки, нежная улыбка, губы, чуть-чуть прищуренные глаза — все в ней привлекало меня. Вот она подошла ко мне…
— Вы озябли, — заметил я и протянул ей свой платок.
— Ничего, — прошептала она и, сжав мою руку, тут же отпустила ее и зашагала в сторону дома.
Я постоял, постоял. А затем, улыбнувшись, пошагал следом.
Шел густой снег, мела метель.
Заметив, что я иду за ней, она остановилась. Я нагнал ее.
— Слышишь… Эти снежинки так звонят…. будто на всех колокольнях России звонят в маленькие колокола… — и, закинув руки за голову, она в задумчивости посмотрела в снежную даль.
И хотя я молчал, мне почему-то вдруг тоже захотелось вот так вот, как и она, ее взглядом, полным волнения и страсти, посмотреть туда, откуда, по ее мнению, звонили снежинки. Видимо, ее фантазия рисовала картины, картины не холстяные, а живые… «Надо же, какая натура!..» — подумал я. Хотя понимал, что внешне она не привлекательна. Ее старомодное пальтишко без пуговиц, на ногах дешевые черного цвета войлочные сапожки, видавший виды штопаный-перештопанный пуховый платок накинут на плечи, она не покрывала им голову, и он лежал на ее плечах просто так, а с варежками доходило до смешного, они были обе правые, и одна черная, другая красная.
Видимо, жила она очень бедно, а порой почти даже безденежно, кому нужны ее картины, на которых один рождественский снег, да и с ним она не могла расстаться. А ее странная любовь к снежинкам и желание летать отпугивали поселковых мужичков. Что им летающая баба, если их головы вскружены и закружены снегом, тем самым снегом, который денно и нощно валит над Касьяновкой вот уже весь декабрь.
Ну, а еще… они, конечно, побаивались ее… Уж больно была она хрупкой. Руки тонкие, носик тоненький, а личико излучало до того нежный свет, что казалось, оно было из тончайшего хрусталя, тронь его, и оно тут же рассыплется. И поэтому затевать с Виолеттой свои полюбовные штучки типа обнимки с хрустом, последующим подбрасыванием девушки в воздух, а после, опустив руки, смотреть, как она будет падать в снег вниз головой, они избегали. Мужички видели ее во сне. А ее лицо часто проступало в их домах сквозь стекла окон, и, сказочно вися в воздухе, улыбалось им и манило за собою.
