— Ну, тогда уж, чтоб не зря работать, откручиваю номера.
— А так просто отпускаешь?
— Да ты что, доктор! Народ избалуешь, он совсем платить перестанет. Чудной ты, доктор! — улыбнулся Васька. — Погрейся в балочке. Сходи в будочку… гоп-гоп… Ишь чего выдумал. Да ежели хочешь знать, у меня для согревания своя будочка есть, — и Васька, поправив кобуру, оглянулся по сторонам, затем, расстегнув полушубок, достал из-за пояса бутылку снежного кваса. — Вот видишь. Если бы не она, я бы давно замерз. Гоп-гоп… — и он открыл пробку.
— Будешь? — спросил он, протягивая бутылку.
Я отказался.
— Зря, — и он, чуть поморщившись, начал пить. Квас исчез в широченной Васькиной груди. Проглотив бутылку, он необычно важно посмотрел на меня и спросил: — Сало будешь? — и в ту же секунду достал из-за пазухи внушительных размеров замусоленный ломоть. Прищурясь, он нюхнул его и, сыто улыбнувшись, зубами оторвал приличный кусок.
Я был удивлен. Лишь вблизи можно было разобрать, что это сало. Чего только не было на нем: и песок, и шелуха от подсолнечных и тыквенных семян, на него налипла даже подкладочная вата, а по бокам оно почти все было в зеленых плесневелых пятнах.
— Ну хоть кусочек, — вытирая сальные губы, вновь предложил Васька.
— Не могу, — вежливо отказался я, а про себя подумал: «Вот так желудок!»
Наевшись, он, неожиданно опустив нижнюю губу, как-то странно посмотрев на меня. Вдруг, прикрыв рукою свой левый глаз, потоптался на месте.
— Отлично! — воскликнул он и подпрыгнул. — Отлично. Ну а теперь, доктор, я покажу тебе, как я стреляю.
И не успел я слова вымолвить, как он, сунув мне в правую руку пробку и приказав держать ее чуть повыше уха, начал отмеривать шаги.
— Вась? — испугался я. — Погоди. Ведь вас за каждый патрон…
Он остановился и, как-то странно разглядывая меня, усмехнулся.
— Эх, доктор. Да ежели хошь знать, я всю обойму могу израсходовать.
— Чудак, но ведь ты можешь меня убить! — закричал я. — Неужели ты этого не понимаешь?!
— Я за свою жизнь никого никогда не убил, — спокойно произнес Васька.
Я был уже не рад, что спустился в эту балочку, лучше бы я где-нибудь по дороге замерз, чем вот так, как сейчас, отговаривать этого чудака от стрельбы. Поначалу у меня закололо сердце. Затем кинуло в жар. Хотелось снять валенки, как снимал их несколько минут назад Васька, стащить с ног портянки, носки и, став подошвами на снег, хоть на минуту унять и жар, и все мое волнение.
Васька, повертев перед своим носом наган, приказал:
