— Спасибо, котик. У меня дела идут паршиво, но бодрости духа я не потерял. Как там Москва и Россия?
— Тоскуем по тебе.
— Серьезно? — Его голос заметно оживился. — Ну, а если я возьму и приеду — примите?
— Когда?
— Дай подумать… Три с половиной часа до Вашингтона, час на пересадку, плюс еще восемь часов с хвостиком. По-ихнему это будет еще сегодня, а по-нашему уже завтра. Они всегда будут отставать от нас, котик.
— Папочка, я встречу тебя.
— Буду очень рад, моя маленькая. Мне пора — посадка уже заканчивается. Поцелую при встрече.
Я положила трубку и схватилась за щеки — не помню, чтоб они когда-то пылали так жарко. Разве что на заре туманной юности, как выразился поэт.
— Мурзик, ты уже дома? Замечательно. А я тут случайно нашла письмо, которое отец написал мне в роддом. Вот: «Целую и нежно люблю двух обожаемых крошек, вокруг которых отныне будет вращаться вся моя жизнь». Господи, и я верила всем этим напыщенным словам. Помню, я просто с ума от него сходила. И надо же было суметь затоптать в грязь такое большое и светлое чувство.
— Мамочка, начинается «Династия».
— Ты завтра свободна, Мурзик?
— А в чем дело?
— Хочу заехать к тебе за платьем. Мы приглашены на премьеру в «Ленком».
— Оно в чистке, — нашлась я. — Будет готово только послезавтра.
— Но ведь ты говорила, оно совсем новое.
— Я посадила пятно на фуршете в Доме кино.
Не была там лет пять, если не больше. Ложь давалась мне легко и даже вдохновенно.
— Тогда я возьму у тебя атласные шаровары, которые ты купила в «Европе». И блузку с оборками. Не представляешь, как осточертел мне мой гардероб.
— Мамочка, я… порвала их. Мне ужасно жаль, но дырка на заднице, а они, как ты знаешь, в обтяжку. А блузка после стирки села.
— Спокойной ночи.
Мама была раздосадована столь драматическим для нее стечением обстоятельств. Она была уверена, что все обстоит именно так, как я изложила, — мама считала меня честной до неприличия и очень открытой.
Я обратила внимание, что у меня дрожат руки, когда наливала в чашку кипяток. Бухнув в нее две ложки вишневого варенья, я потащилась в комнату, машинально включила телевизор, попыталась сосредоточиться на перипетиях сериала, примирившего у экрана все слои столичного населения. Минут через пять я поняла, что эта затея обречена на провал, и выключила телевизор.
В комнате стало тихо и темно. По стеклам едва слышно шуршали колючие снежинки, напоминая о том, что не за горами Рождество, Новый год, еще одно Рождество и так далее. Словом, целая череда красивых и грустных праздников, впечатавшихся в воспоминания детства.
