— В самый раз! — говорит прохожий.
— Как по мерке, — искательно кивнув, спешит согласиться Бутов.
Тени от решетки ложатся на потолок, на стены, стол и на лицо тоже. Бутов чувствует их холодное, все усиливающееся неумолимое давление.
— Теперь уж не бывать, чтобы раз — и к окошку. Студентик ведь, всякое взбредет. «Именно — «всякое». Это точно — «всякое», — хочет поддакнуть Бутов. Сейчас необходимо
поддакнуть, но страх сжимает горло. А молчать нельзя. Никак нельзя, — подсказывает инстинкт. И инстинкт прав. Он бы послушался его — да вот не выходит.
— К окошку — и бенц, — повторяет прохожий. — Или через дверь и драпа. Прежде чем исчезнуть, прохожий и дверь заделывает решеткой.
Только теперь Бутов открывает глаза; на потолке и на стенах пересекающиеся прямые тени. От решеток? «Да нет — просто от оконных рам», — пробует он успокоить себя.
Он подбегает к окну. Никаких решеток! До половины тела высовывается из окна. Его охватывает ливень, но он не торопится укрыться в комнате. Напротив, он думает: еще мизерное усилие, неприметное движение — и «бенц», как выразился прохожий. Но он не делает этого ничтожного усилия. Отчего? Решимости не хватает? Ведь так просто — из сна в смерть. Ведь я сплю. Нет, не сплю, глаза открыты; вот она, черная ночь, черная решетка теней, черная улица, черная пустота. Не сплю!..А когда прохожий был тут — спал? Не знаю. Во всяком случае, прохожий сейчас отчасти здесь, отчасти следит за мной.
А броситься в окно — хорошо бы, но до этого нужно что-то успеть сделать. Что именно — он не помнит. Что-то необходимо совершить, прежде чем явиться. Куда явиться?
Бутов поворачивает выключатель; и это кажется отчасти удивительным, что свет зажегся. Берет со стола мутноватое бритвенное зеркальце. Никаких следов решетки, а давление переплетающихся прутьев — сильное, режущее — он чувствует непрерывно. С лихорадочной быстротой одевается, бросается к двери, хочет открыть; дверь не поддается.
— Так вот оно что такое ты надумал! — яростно, но и с ужасным страхом говорит Бутов. — Ничего! Это тебе не пройдет, не на такого напал!
Он колотит кулаками по двери, дергает ручку, всем телом повисает на ней. Он не спит — это точно. Но и дневного сознания нет. Он где-то между, как сейчас в могиле.
Откуда-то раздается хихиканье. Бутов бегает по комнате, заглядывает под кровать, под стул, под шкаф. Вдруг кажется, что он висит на лампочке вниз головой. Но ведь так не бывает. И все-таки тот он — есть, есть! Совершенно обессилев, Бутов садится на стул. И вдруг видит ключ в двери; вспоминает — вечером он сам закрылся на два оборота; так просто.
